В первой из серии статей о необычных архитектурных направлениях, оказавших огромное влияние на развитие архитектуры в целом и урбанистический ландшафт многих городов, речь пойдет о метаболизме и брутализме.
Как и всякие авангардные для своего времени идеи, они вызывали не только восхищение, но и жесткую критику. Тем не менее, утопическая футуристичность первого и сурово-монументальная эстетика второго – невероятный прорыв в истории архитектуры.
«Метаболизм: предложения о новом урбанизме»
За каждой новой концепцией стоит конкретный человек или группа людей. В данном случае немалые лавры (равно как и критика) достаются японскому архитектору Кисё Курокаве. В конце 50-х гг. вместе с несколькими коллегами он разработал концепцию «метаболизма» – динамичное, постоянно изменяющееся пространство, легко адаптирующееся к быстро развивающемуся городскому ландшафту будущего. Как антитеза западной концепции того времени, основывавшейся на принципах жесткой фиксации и завершенности. «Живая клетка» vs «точно настроенный механизм» (воспеваемый Ле Корбюзье). Собственно, в этом суть «метаболизма» – он наследует способность живых организмов расти и эволюционировать – как и традиции японской архитектуры. Метаболический принцип наполнен и вполне прагматичным смыслом – так предотвращается неизбежное старение зданий.
В подтверждение своей теории, архитектор разрабатывал так называемые капсульные постройки. Это комбинация двух структур: статичной основы («хребта») и гибкой системы капсул («клеток»), которые можно трансформировать и обновлять.
Курокава распространял этот подход и на градопланирование, представляя город как разветвленную сеть с капсульными строениями, не подчиненными никакому центру и растущую согласно естественному «биологическому» циклу.
«Я называю двадцать первый век эпохой жизни, а не эпохой машин… Я сознательно выбрал термины и ключевые понятия метаболизма и метаморфоз – это вокабуляр жизненных принципов. Машины не растут, не изменяются или не метаболизируют по своему усмотрению. «Метаболизм» действительно был отличным выбором для ключевого слова, обозначающего начало эпохи жизни…»
The Nakagin Capsule Tower, Kisho Kurokawa
Впервые эти идеи были озвучены группой «метаболистов» в 1960 г. на Всемирной конференции по дизайну в Токио. Там же был представлен манифест «Метаболизм: предложения о новом урбанизме». Для тогдашней Японии, преодолевающей послевоенную депрессию и отчаянно стремящейся к возрождению, подобные концепты были обещанием нового, качественно другого будущего. И пусть они в массе своей остались утопиями, визионерством, «метаболизм» как смелую и талантливую попытку идеального симбиоза природы и высоких технологий из истории архитектуры уже не вычеркнешь. Чего стоят великолепные в своей дерзости проекты «колонизации» водных просторов и даже космоса – Marine City and City in the Air (нехватка земли в Японии – острейшая проблема). В какой-то степени, они были предтечей «жидкой» архитектуры – бесконечно обновляемой образом жизни тех, кто ее населяет, техническими разработками и рынком недвижимости. Вальтер Гропиус, основатель Bauhaus, посетивший страну в 1954 году, призывал молодых архитекторов «забыть Рим и ехать в Японию!». Некоторые проекты «метаболистов» были настолько авангардны и в то же время перспективны, что выставлялись в MoMa (Нью-Йорк).
И все же «икона» метаболической архитектуры – башня Nakagin Capsule Tower в центре Токио (1972 г.), задуманная как пристанище для путешествующих бизнесменов.
Здание состоит из 140 капсул-модулей площадью 4х2,5 м, изготовленных на заводе, а затем доставленных на стройку и нанизанных в различных комбинациях на два бетонных каркаса (высотой в 11 и 13 этажей) с помощью 4 болтов – для беспроблемной замены в случае износа, а также для разворота капсул в разных направлениях. «Гибкость» конструкции позволяла создавать новые интерьерные конфигурации (расширяя, к примеру, пространство для большой семьи или офиса). Готовый же интерьер включал встроенные кровать и шкаф для одежды, откидной письменный стол, кондиционер, плиту, холодильник, санузел, телефон, телевизор. Круглое окно создает иллюзию пребывания на борту субмарины. Построили башню, к слову, за 30 дней.
Кто-то сравнил здание со стопкой стиральных машин – очень точный образ, не отменяющий, впрочем, четкое футуристическое впечатление. Эта его устремленность в будущее до сих пор волнует умы теоретиков от архитектуры. Недаром в 1996 г. башню включили в архитектурное наследие Docomomo. Тем не менее, судьба ее печальна. В течение 33 лет никто так и не взялся за серьезную модернизацию, в итоге трубы износились и начались протечки. Постепенно жильцы съезжали, отказываясь от некомфортного существования. В 2007 г. после смерти Курокавы, оставшиеся «резиденты» проголосовали за демонтаж башни и строительство на ее месте стандартного жилья. Архитекторы и некоторые бизнес-структуры решили спасти шедевр и заявили о планах реконструкции. Однако из-за мирового финансового кризиса в 2008 году от них пришлось отказаться.
Сегодня башня все еще жива: кто-то переоборудовал капсулы под офисы, другие провели ремонт самостоятельно и не спешат покидать культовое здание (таких около 15 человек). Туристы могут снять хорошо сохранившиеся капсулы для ночевки. Но есть и обнадеживающие новости: ввиду перспективы токийской Олимпиады в 2020 году, вопрос по башне снова в топе горячих дискуссий. Будем надеяться, что власти города найдут возможности сохранить практически единственный проект, реализованный в каноническом духе метаболизма.
Блестящим образцом капсульной архитектуры являются также павильон Toshiba-IHI, построенный Курокавой для выставки Expo-70 в Осаке, и Shizuoka Press and Broadcasting Center, спроектированный архитектором Кэнзо Тангэ – еще одним идеологом метаболизма.
Брутализм – «монстры» или шедевры?
Можно восхищаться этими бетонными сооружениями или считать их «адским уродством» – мимо в любом случае не пройдешь. Очарование тяжеловесной вычурности форм, монументальности и неожиданной «подвешенности» – оно такое, неоднозначное. О зданиях в стиле «брутализм» спорят с очевидной пеной у рта – так они задевают. И даже пишут петиции с требованием уничтожить до основания. Это задевает еще более – если бы по требованию обывателей сносили все подряд, каков был бы облик сегодняшних городов?
Брутализм – от французского «béton brut» – необработанный бетон.
Напомним, что это направление получило свое название от французского «béton brut» (необработанный бетон). Тоже своего рода антитеза буржуазности интернационального стиля, превалирующего на Западе в 1950-х гг. Немалую долю в разжигание этого костра внес Ле Корбюзье – он первый применил béton brut при строительстве своих объектов. Его жилой комплекс United’Habitation в Марселе (1952 г.) считается первым бруталистским строением.
Анти-буржуазный протест вкупе с «суровой урбанистической необходимостью» быстро отстраивать свои города породил в Европе замечательные образцы новой эстетики. Ее признанными пионерами и теоретиками стали британцы Элисон и Питер Смитсон. Построенная ими в 1954 г. школа в Ханстонтоне – один из самых ранних примеров «брутального» стиля. Новое поколение британских архитекторов подхватило революционное движение и получило прозвище «бруталисты» – с легкой руки архитектурного критика Рэйнера Бэнема, автора книги «Новый брутализм — этика или эстетика?». Естественно, наибольшим количеством бруталистских объектов может похвастаться именно Британия. В частности, в одном только Лондоне насчитывался десяток строений в этом стиле.
«Никогда еще архитектура не заходила так далеко и так быстро»
В 1960-1970-е гг. брутализм распространился по всему миру: от церквей в Канаде до кондоминиумов в Амстердаме, школ в Японии и отелей в Пуэрто-Рико. Города-спутники Парижа Grands Ensembles и Villes Nouvelles – просто оазисы брутализма. Даже в Северной Корее есть – «пирамидальный» отель The Ryugyong, чьи 105 этажей, впрочем, таранят местное небо впустую (при всей своей эффектности, его так никто и не заселил). Серьезно отметились бруталисты в США и Югославии – там были целые школы этого направления.
К слову, ступенчатая пирамида, перевернутая основанием вверх и приподнятая над землей на пилонах, была общей темой для многих проектов. Визуальная хрупкость баланса зданий – уникальная «фишка» брутализма. Кажется, что все эти кубические нагромождения могут обвалиться в любой момент – только коснись.
В общем, широко шагнул стиль. Как пишет Фейдон в книге «Атлас брутализма»: «Никогда еще архитектура не заходила так далеко и так быстро».
Художники также отдали дань игрушкам с массивными объемами. Храм Вотрубы (Вена, 1976 г.) – сплошное надругательство над привычными форматами культовых сооружений. Когда католический приход Святой Троицы заказал новое здание скульптору-авангардисту Фрицу Вотрубе, вряд ли и святые отцы, и прихожане были готовы к результату. Строение представляет собой 152 асимметрично поставленных друг на друга бетонных блока разных размеров. Зрелище впечатляющее, и своеобразная сакральность там присутствует.
Скульптор, кстати, утверждал, что вдохновлялся готикой. Такое вот переложение готических сводов на язык béton brut.
Из категории «ненависть»: самым большим гонениям до сих пор подвергается здание Ратуши в форме перевернутого зиккурата (Бостон, 1968 г.). Его невзлюбили со дня открытия и обозвали одним из самых уродливых детищ брутализма. Зря: Ратуша оказала огромное влияние на архитектурное сообщество, породила много подражаний, эксперты настаивают на ее включении в список культурного наследия страны.
Но все в Бостоне спят и видят, как избавиться от «урода», дело за малым – найти финансирование на демонтаж.
К сожалению, власти Бирмингема в своем вандализме преуспели – все-таки снеся в 2016 г. библиотеку-зиккурат.
А вот канадцы очень ценят одно из «иконических» зданий – Habitat 67 (Монреаль, 1967 г.). Автор – архитектор Моше Сафди представил проект на Expo-67 и получил полное одобрение. В итоге в Монреале появился конгломерат из 354 бетонных кубиков, поставленных друг на друга в произвольном порядке (высотой с 12-этажный дом). В комплексе – 146 квартир с террасами. Тогда Habitat 67 назвали «архитектурным чудом». Никто пока этот вердикт не оспорил. Более того, этот комплекс считают воплощением принципа капсульной архитектуры и упоминают вместе с Nakagin Capsule Tower Курокавы.
Бывают у этих зданий проколы и функционального свойства. Меня заворожила история Erich Lindemann Mental Health Center американского архитектора Поля Рудольфа, создавшего не один бруталистский шедевр.
Он попытался привести экстерьер и интерьер психиатрического стационара в соответствие с «безумной» логикой душевно страждущих – убедив себя, что иррациональные и извилистые транзиты, сюрреалистические пространства, наслоения причудливых форм будут гораздо комфортнее для местной иррациональной же «аудитории». Это оказалось ошибкой. И без того дезориентированным пациентам пришлось нелегко в этих лабиринтах. Особенно опасными оказались выведенные наружу переходы – с них постоянно кто-то падал. Алтарь в больничной часовне своей почти языческой брутальностью настойчиво призывал к жертве и один из «резидентов», наконец, ее принес – устроив самоподжог. Некоторых до судорог пугала «лягушка» на фасаде (массивные формы балконов сложились именно в этот зловещий образ). В общем, в здании оказалось много поводов для паранойи и галлюцинаций. Восхищаясь эффектами брутализма, все же признаем, что общий антураж клиники вряд ли назовешь… терапевтическим.
Однако случаются и моменты триумфа. Макабрический «шарм» и футуристичность сделала из некоторых строений «кинозвезд».
Высотка Trellick Tower (архитектор Эрно Голдфингер, Лондон, 1972 г.) – лидер в этом списке. Здание засветилось в пяти фильмах, куче телешоу и клипов (Blur, Depeche Mode, Gorillaz, The Verve). Ну, и апофеоз movie career – место действия в фильме «Высотка» Бена Уитли (экранизация одноименного романа Джеймса Балларда). История у здания сложная – когда его передали в собственность городу, здесь быстро обосновались бездомные и наркоманы. И вообще стало небезопасно. Журналисты окрестили его «Башней террора». В 1980-е гг. некоторые арендаторы скинулись и наняли охрану. Постепенно высотка очистилась от криминала. «Киношная» слава тоже повлияла – теперь жить там даже престижно.
Впечатляющий жилой комплекс Les Espaces d’Abraxas Рикардо Бофиля привлек Терри Гиллиама, который использовал его нескучные интерьеры в фильме «Бразилия». А библиотека университета Торонто Robarts Library (1973 г.) в хорроре «Обитель Зла-4: Жизнь после смерти» превратилась в пост-апокалиптическую тюрьму. Считается, что Умберто Эко, писавший здесь «Имя Розы», перенес библиотечные лабиринты в свою книгу.
Библиотека Geisel Калифорнийского университета в Сан-Диего (архитектор – Уильям Перейра, 1970 г.) блеснула в сериалах «Как я встретил вашу маму», «Вероника Марс», «Миссия невыполнима» и других. В фильме «Начало» Нолана снежная крепость явно «списана» с этого здания.
На этой бы веселой ноте и закончить. Но, учитывая активно-жесткое неприятие брутализма, стоит опасаться невосполнимых потерь. Есть такая комиссия по историческим зданиям и памятникам Англии – English Heritage. Она-то и должна предотвращать подобные вещи. Однако по признанию ее бывшего директора Саймона Турлея, со списками наследия не все просто: «…одни и по сию пору смотрят на эти строения как на бетонных «уродов», другие считают их великолепными образцами проектирования той эпохи». Ссылаясь на строгий отбор, комиссия включила в список наследия Barbican Estate (Лондон), жилой комплекс Park Hill и электрическую подстанцию на Moor Street (Шеффилд).
Зато позволила уничтожить ТЦ Tricorn (Портсмут), а ведь прекрасен был своей «бункерной» стилистикой. Вместо него муниципальные власти планируют реконструировать променадную зону, которая была здесь во времена королевы Виктории. Оцените иронию ситуации.
Вся надежда на инициативу #SOSBrutalism, которая проводит глобальную кампанию по спасению бетонных колоссов. В ее базе данных – более 1100 подобных объектов. Не дадут им вымереть, если что.
Текст: Юлия Манукян
