В первой части текста доктор философских наук, профессор, директор Киевского отделения Украинского института стратегий глобального развития и адаптации Александр Владимирович Белокобыльский рассказывал о предпосылках зарождения конструктивизма. Во второй части речь пойдет об островах нового мира в старых городских пространствах — ярких образцах стиля во Франции, Израиле и на постсоветском пространстве.
Марсель по праву считается одной из жемчужин Лазурного берега. Это красивый приморский город, в котором гармонично сочетаются древняя история, роскошные пейзажи и самобытная архитектура. Со стороны моря гостей встречает венчающая прибрежный утес величественная базилика Нотр-Дам-де-ла-Гард и знаменитый замок Иф. Сам город буквально переполнен архитектурными шедеврами – древнее Аббатство Сен-Виктор, Форт святого Иоанна, дворец Лоншан и огромный собор Сент-Мари-Мажор соседствуют с суперсовременными зданиями Национального музея цивилизаций Европы и Средиземноморья архитектора Руди Риччиотти и CMA CGM Tower работы знаменитой Захи Хадид.
Однако даже среди этих архитектурных деликатесов есть одно «блюдо», которое стоит особняком. Точнее, стоит оно как раз посреди оживленного жилого квартала, разрастающегося за новым велодромом вдоль бульвара Мишле. Однако стоит оказаться в непосредственной близости от этого здания, и ты с первого взгляда понимаешь, что революция в архитектуре продолжается, по крайней мере здесь и сейчас. Жизнь поделена на «до» и «после» знакомства с этим шедевром – Жилой единицей Ле Корбюзье.
Марсельская жилая единица – 18-этажный дом, отлитый из бетона, который появился на тогдашней окраине Марселя в начале 1950-х годов. Масштаб, брутальность и одновременная гармоничность пропорций, неожиданная современность форм, которые сегодня стали уже классическими, уникальное соединение с парковым ландшафтом навевают ассоциации с утопающей в зелени скалой.
Здание полностью соответствовало главным архитектурным принципам Ле Корбюзье: освобождало максимум пространства вокруг и даже под собой (в Жилой единице 337 квартир на 1600 человек, при этом здание стоит на опорах). Жителям предлагали максимум комфорта (на внутренних «улицах»-коридорах размещались магазины, рестораны и даже школа, на крыше – беговые дорожки, солярий и бассейн) и научно продуманную планировку квартир, параметры которых рассчитывались на основе разработанного архитектором «Модулора Корбюзье».
На самом деле в Жилой единице 9 этажей, представляющих собой «улицу» во всю длину дома, по обе стороны которой (кроме «центральной» улицы с ресторанами и лавочками, а также улицы-школы) располагаются двухуровневые квартиры. Все 23 типа квартир объединяет то, что служебные помещения и спальни в два раза ниже, чем гостиные. Принимать душ или спать можно в помещении высотой в 2 с небольшим метра, а вот проводить активную часть домашней жизни вы будете в комнате четырехметровой высоты!
Ощущение камерности и дворцовой просторности являются неотъемлемыми спутниками жизни в Марсельской единице. А еще удивительная атмосфера общности – в лифтах, на «улицах», на крыше, с которой открывается потрясающий вид на горы и море, вас не покидает ощущение принадлежности к единому коллективу тех, кому выпало счастье жить в этой комфортной и доброжелательной атмосфере.
Кстати, если поначалу квартиры в Единице считались по престижности «середнячками», то теперь спрос и цена на них постоянно растут. И хотя сегодня вокруг нее построено множество зданий, один взгляд на которые позволяет безошибочно узнатьисточник вдохновения авторов, ни бОльшие размеры, ни современные технологии не позволяют им приблизиться к шедевру Ле Корбюзье.
Удивительно же в этой истории то, что к моменту начала строительства Марсельской жилой единицы на другом конце Европы уже третье десятилетие возвышался дом, в котором присутствовали все ее главные черты: геометрически выверенные линии, колонны-опоры, брутальность необработанного бетона, улицы-коридоры, двухуровневые квартиры с дворцовыми гостиными и солярий на крыше. Это здание, известное как «Дом Наркомфина», располагается на Садовом кольце Москвы недалеко от американского посольства.
Этот символ архитектуры конструктивизма был построен в конце 1920-х годов Моисеем Гинзбургом. Кстати, в те же годы Ле Корбюзье тоже работал в Москве – по его проекту возводилось еще одно знаковое для конструктивизма здание – дом Центросоюза. Историки до сегодняшнего дня спорят, кто на кого оказал влияние. Ле Корбюзье предложил молодому советскому архитектору воплотить в жизнь идеи, которые сам не мог реализовать у себя на родине, или он воспользовался чертежами Наркомфина при проектировании Марсельской единицы? Верно одно – архетипические для строений ХХ века вообще и типового жилья в частности идеи зарождались именно в первые годы существования Советского Союза.
Сам термин «конструктивизм» в оборот ввел искусствовед Алексей Ган, который в 1922 году издал книгу под таким названием, а теоретические основы течения были разработаны в Государственном институте художественной культуры (ГИНХУКе). Первым конструктивистским сооружением, так никогда и не построенным, считается 400-метровая башня Третьего Интернационала, задуманная русским и советским архитектором Владимиром Татлиным в 1919 году. Основные конструктивистские здания были построены приблизительно в 1923-1933 годах.
Среди наиболее известных архитекторов, кроме Татлина и Гинзбурга – Константин Мельников, братья Веснины, Иван Николаев, Эль Лисицкий и другие. Кроме того, в стиле конструктивизма работали многие другие авторы, среди которых Алексей Щусев, Павел Алешин и Иосиф Каракис. Конструктивистские здания имели самое разное назначение – среди них были «офисные центры» (как мы бы сказали сейчас), частные дома, общежития, электростанции, вокзалы, гостиницы, многоквартирные дома, клубы, гаражи, киностудии, фабрики-кухни, бани и даже водонапорные башни. Пожалуй, только церквей (по понятным причинам) конструктивисты, в отличие от Ле Корбюзье, после себя не оставили.
К началу 1930-х годов конструктивизм стал визитной карточкой советского строительства и стилем новой индустриальной эпохи. Конечно, это было связано с вызовами времени – индустриализация и массовое производство словно волна цунами прокатывались по Европе, переворачивая старый жизненный уклад. В это же время в Германии действует знаменитая школа Bauhaus, открывшаяся в 1919 году, активно экспериментируют в области массового и промышленного строительства Вальтер Гропиус, Мис Ван Дер Роэ и уже упомянутый Ле Корбюзье.
В конструктивизме функционализм нового стиля соединяется с пафосом строителей новой жизни, который был свойственен всему советскому искусству 1920-х годов. Такие здания не просто утилитарны в своей простоте и относительной дешевизне, а подчеркнуто лапидарны и брутальны. Они не только заявляют об отказе от излишеств буржуазного быта, но и манифестируют принципы нового общества – прямоту, открытость, категоричность, коммунитарность. Именно в отмеченные подобными чертами здания перетекает общественная жизнь столицы и крупнейших городов СССР, они формируют костяк новых районов Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева, Свердловска, Баку и т.д.
Среди самых знаменитых, иногда прямо-таки символичных конструктивистских зданий кроме Наркомфина и Центросоюза следует выделить здание Госпрома в Харькове, дом архитектора Константина Мельникова в Москве и его же Клуб имени Русакова, правительственные здания в Киеве и построенный здесь же Павлом Алешиным Дом жилищного кооператива «Советский врач».
Вместе с веяньями времени и требованиями идеологии конструктивизм впитывает и несет в себе тот духовный подъем, который на короткое время стал отличительной чертой советской эпохи. Разруха Гражданской войны и ужасы красного террора остались позади, появились первые ощутимые результаты социалистического хозяйствования, новая жизнь входила в свои права. На горизонте вырисовывались новые победы, всеобщее счастье, коммунизм. Особенности коллективного сосуществования советских людей конструктивисты как раз и пытались предвосхитить в своих творениях.
Вне конкуренции здесь оказались рабочие клубы – практически неизвестная ранее архитектурная форма. Однако еще более удивительными стали проекты массового жилья, которые либо намекали на коммунистическое будущее, либо непосредственно пытались воплотить его в жизнь. Речь идет о домах-коммунах и так называемых «домах переходного типа», к которым, кстати, относится и дом Наркомфина.
Так, например, в знаменитом общежитии Текстильного института, построенном по проекту Ивана Николаева в 1930-31 годах, студентам предлагалось разместиться в 1000 спальнях площадью чуть больше 6 квадратных метров каждая, в которых помещалось лишь две кровати и тумбочки. Жизнь в общежитии строилась по типу заводского конвейера: после подъема студенты массово шли в душевое отделение, затем в зал физзарядки, раздевалку и столовую. После учебы они коллективно готовились к занятиям в библиотеке и затем возвращались в спальные кабинки.
В домах переходного типа обособленные квартиры присутствовали, однако и здесь максимы коллективного быта должны были превалировать над индивидуализмом. Даже в элитных конструктивистских домах вроде знаменитого «Дома на набережной» в Москве кухни (а иногда и ванные комнаты) отсутствовали – питаться и мыться советские граждане должны были в столовых и банях.
Эти «идеологические» особенности возможно даже в большей степени, чем материальные черты до сегодняшнего дня отличают конструктивистский стиль. Точнее, его материальные черты несут в себе отсылку к идеологии, причем не только политической. В конце концов, общежитий «конвейерного типа» построено было не так и много. А вот большие оконные проемы, наполненные светом помещения, незамысловатые, намеренно упрощенные архитектурные формы, доступные материалы, научно обоснованные размеры жилых помещений, продуманность гармоничного вписывания зданий в ландшафт, грамотное использование общих пространств, вдумчивое отношение к цвету, встроенная мебель – все это и многое другое объединяет тысячи конструктивистских зданий и свидетельствует о новом понимании человека.
Человек, возможно, впервые в истории объявляется достойным света, солнца, воздуха, пространства, комфорта. Не по происхождению, не за заслуги, не из-за денег, веры, власти – а сам по себе. Каждый и навсегда достоин нормального человеческого отношения. Живи с уважением к себе, к подобным тебе, к своим, чужим и общим интересам. Больше не нужно надувать щеки или одеваться в парчовые одежды: уважение к тебе гарантируется презумпцией всеобщего равенства и достоинства.
Во все времена неотъемлемой частью человеческого бытия были «понты»: перья на голове, золотые ожерелья, брендовые вещи или две лишние тонны автомобильного железа – все то, что должно было подчеркнуть статус владельца и возвысить его над остальными. В конструктивистской философии от этого ничего не осталось: все одинаково достойны, нельзя придавать чему-то большее достоинство, чем достоинство быть человеком. Этому посвящаются 4-метровые потолки в квартирах, окна в полстены и окружающие дома парки. Все остальное, связанное с жизненными функциями, принадлежит коллективу: кухни, столовые, прачечные, бани, солярии, библиотеки, бассейны и спортзалы превращаются в пространства общего бытия.
Конечно, все это выглядело несколько утопично и не выдержало испытания реальной жизнью. Важно, однако, другое. Конструктивизм как стиль, как жизненная позиция и философия, не чураясь самого что ни на есть биологического в человеке, сумел сосредоточиться на главном – на его праве на самореализацию, свободу, достоинство. Свобода и достоинство человека могут быть ограничены только свободой и достоинством другого человека, а максимально упорядоченный быт этих свободных и достойных людей – это и есть конструктивистский дом, район, город. Так получилось, что первый проект архитектуры массового общества оказался не просто жизнеутверждающим, а прямо-таки элитарным.
По всей вероятности, именно эта элитарность не смогла ужиться с тоталитарностью. Минимализм элитарного, воздержание от роскоши («понтов») оказался не тождественен всеобщей уравниловке, хотя по видимости ее очень напоминал. Уже в начале 1930-х годов государственная поддержка конструктивистского стиля в советской архитектуре была свернута, пришло время совсем другой философии и архитектуры.
В это же время, спустя 15 лет после открытия школы, Баухаус был изгнан из нацистской Германии. Но его иммигрировашие представители построили знаменитый Белый город в Тель-Авиве.
Идеи конструктивистского искусства и архитектуры, равно как и дизайнерские принципы Баухауса вошли в кровь и плоть современности. Минимализм, совместная мобильность, разумное потребление, функциональный дизайн, коливинг – все это в той или иной мере отголоски конструктивистской революции. Но это уже другая история.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Текст: Александр Белокобыльский
