В ноябре в Nt-Art Gallery прошла выставка «Метафизика. Остров», посвященная переосмыслению «одесского мифа». Инна Кац поговорила с кураторами выставки Оксаной Довгополовой и Натальей Ревко о городе и его видении, воплощенном в работах одесских мастеров.
На выставке были представлены работы художников 1960–70-х годов: Валентина Алтанца, Валерия Басанца, Игоря Божко, Олега Волошинова, Юрия Егорова, Виктора Маринюка, Евгения Рахманина, Владимира Стрельникова, Валентина Хруща, Людмилы Ястреб. Работы входят в коллекцию Анатолия Дымчука. Организаторы — платформа культуры памяти «Минуле / Майбутнє / Мистецтво», Forum Civil Peace Service — Ukraine и Nt-Art Gallery.
— Мы отталкивались от слов Александра Ройтбурда, рассказавшего, что когда-то художник Георгий Сенченко, глядя на ночной Приморский бульвар, сказал: «Да вы здесь живете в декириковском пейзаже!» (Джорджо де Кирико (1888–1978) — итальянский художник, родоначальник метафизической живописи — прим. авт.). После этого Ройтбурд много лет пытался для себя очистить город от «одесского мифа», создать его метафизический образ, убирая что-то наносное и поверхностное, ухватить какую-то его суть. В Одессе это сложно сделать, потому что слишком много шума, — рассказывает сокуратор выставки Оксана Довгополова. — Когда я думала об этом, я вспоминала заметный в одесском искусстве мотив — образ Одессы без людей. И предположила, что это тоже метафизический жест. Одессу физически очень сложно увидеть без людей, кроме того — они часть одесского мифа. И таким образом возникла идея этой выставки. Работали мы втроем — с Натальей Ревко и Екатериной Семенюк (она сейчас живет в Киеве). Со своими идеями мы пришли к коллекционеру Анатолию Дымчуку, который предложил сделать выставку на основе его коллекции — а коллекция эта, как известно одесситам, очень серьезная. Изначально мы не ставили себе целью отбирать работы определенного периода, нам важно было то ощущение метафизического жеста, которое мы для себя описали. Когда мы отобрали работы, читающиеся нами как единое высказывание, мы с некоторым удивлением поняли, что выбрали главным образом работы художников 1960-х–1970-х годов.
В каких образах/приемах мы усматривали тот самый метафизический жест, который был для нас важен? Во многих работах присутствует намек на наличие некоего портала, прохода в какое-то иное пространство, которого мы ни увидеть, ни предположить не можем. Это не эфемерное пространство. Мы пребываем здесь, в этом материальном мире, с жесткими тенями, четко прочерченными линиями, показывающими фактуру материала.
Вот, например, работа Евгения Рахманина «Гун в Риме». Всадник на коне стоит перед некой аркой, ведущий в какой-то другой мир. Это воображенный Рим, а не Одесса. Но это взгляд одесского художника на тот мир, в котором он живет.
Или открывающая выставку работа Хруща «Без названия» — это своего рода ироническая метафора нашей выставки. Яркое синее море прочерчивает линию разделения пространств, ведь Одесса — это остров между морем и степью, ее окружают пространства того, что Одессой не является. Где-то на горизонте нечеткий образ прекрасной белой мечты, к которой стремится наш взгляд. Но мы-то стоим на берегу, рядом вот с этим ржавым остовом какого-то транспортного средства, которое уже никуда не едет. И наша жизнь очерчена взглядом, скользящим между белой мечтой и ржавой реальностью, залитых полуденным солнцем и подсвеченных синим морем. Ирония — тоже часть одесской метафизики.
Мы отобрали для выставки работы, подталкивающие зрителя сделать вместе с художником шаг в открывающийся портал. Так же, как и художники, мы не видим, куда эти порталы ведут. Нам не видно этого прекрасного (а может, «дивного нового?») мира. Единственной реальностью для нас продолжает оставаться эта насыщенная материальность города, которую мы ощущаем. И именно в этой материальности просвечивает нечто, попытка сбежать, прикоснуться к чему-то за пределами.
— Что в вашем понимании метафизика города?
— Если мы обратимся к происхождению слова метафизика — это то, что идет за физикой, с той стороны. Закончилась физика – началось что-то другое. В этой выставке для нас метафизика — это момент нахождения на пороге, за которым мы не видим, что там, но мы понимаем, что есть еще что-то. И в этот момент художник и зритель, вступающий с этим «чем-то» во взаимоотношения, оказывается мембраной, улавливающей смысл с двух сторон — и с стороны материального города, насыщенного густыми тенями, с четко прочерченными контурами, и с другой стороны. Это ситуация-между-мирами, возможно, это и есть то ощущение от пребывания в Одессе.
— Сенченко и Ройтбурд смотрели на ночную Одессу. Для проявления метафизики города необходим лунный свет? Здесь не так много ночных пейзажей.
— Готовя выставку, мы заметили еще одну интересную закономерность. Та фраза о декириковском пейзаже была сказана при взгляде на ночной Приморский бульвар, когда там, действительно, никого не было. В лунном свете четко очерченные полуциркульные здания напоминают метафизическую живопись. Но и полуденное солнце дает тот же эффект — выжигает картину города до контурных абрисов. Картина Егорова «Полдень». Видите, маленький треугольничек тени, который — раз! — и через несколько минут исчезнет. И все зальет солнечным светом, в котором мы, как и в лунном свете, увидим только контуры и измененный образ города. И в этом отношении и солнечный свет, и полуночная тьма сходятся и обнаруживают для нас границу между мирами, которую мы можем внутри города почувствовать.
— Вы говорите о городе без людей. Но практически на всех картинах на выставке есть люди. Вот, например, «Ноябрь» Басанца. Смотрите, какая многолюдная улица. И на первом плане — лицо девочки.
— Да, здесь есть люди, но в большинстве случаев это, скорее, символы. Лицо на первом плане напоминает проступивший сквозь время ренессансный образ. Все остальные — это, скорее, символические фигуры, которые размечают пространство и дают почувствовать его глубину. Они присутствуют в нем, но они — не действующие лица. Вот мужчина, похожий на призрак, и мальчик со скрипкой. Я это вижу, как призрак ведет мальчика в музыкальную школу. При этом они прекрасно общаются — такое соприкосновение двух разных миров. Это немножко мои фантазии, конечно. «Ноябрь» — самая «густонаселенная» работа на выставке. Если мы посмотрим на остальные работы — фигуры людей оказываются скорее элементами пейзажа, намечают направления движения.
— Вы специально отбирали для выставки работы нонконформистов?
— В контексте нашей выставки нонконформизм не так важен. Для нас было важно ощущение города, а не взаимодействие с идеологией.
В целом в Одессе 1960–1970-х годов граница между «генеральной» линией и «не генеральной» не очень четко просматривалась. Не было такого: есть соцреализм и есть замкнутый мир нонконформистов. Это не так работало. При отборе работ для нас было важно наличие этого портала — это ощущение для самих художников того мира, который они создают своим общим жестом поиска смысла. Некоторые из представленных здесь мастеров были членами союза художников, которые выставлялись вполне официально. Некоторые — нет. Для нас важна была не протестность, а общий поиск смыслов.
— Тут, скорее, речь идет о творческом протесте, а не политическом.
— В этом плане любой творческий человек оказывается революционером. И поэтому нет смысла это проговаривать.
В 1960–70-е в Одессе (и не только) создавались замкнутые творческие пространства. В вязкости брежневского времени хотелось расчистить для себя какое-то место смыслов. То, что Людмила Ястреб называла «обетованной Касталией» — это рукотворный остров, границы которого защищаются изнутри его творцами. Это жест создания некоего собственного мира, который именно «не этот мир». Он не имеет внятного образа. «Схватить» присутствие этого мира возможно именно через просвечивание чего-то иного, например, другой эпохи — как здесь просвечивает Ренессанс. Я это вижу скорее не как увлечение именно Ренессансом, а как прием, который нам позволяет визуализировать то, что принципиально не визуализируется.
И тут очень важна материальность этого пространства, которая и есть источник метафизического ощущения. Они живут именно в этом мире, а не в выдуманном прекрасном. Вот «Сабанеев мост» Людмилы Ястреб, написанный непонятно в какое время года, — тут и зеленое дерево, и полурастаявший снег, и грузовик, который едет по встречной полосе… Это невозможный мир, какая-то атопия и вместе с тем очень четко опознаваемое место, мы ни с чем его не спутаем. На картине Юрия Егорова — вполне узнаваемый Тещин мост. «Ноябрь» Валерия Басанца многие зрители «узнают» как Черемушки. А вместе с тем — это город-призрак. «Кафе в Отраде» Олега Волошинова —очень четко определяемая локация. Есть фотографии этого кафе, оно так и выглядело. «Новый рынок» Людмилы Ястреб — очень странный, мы его никогда таким не видели. Скорее всего, ночной. И непонятно, что ночью там делает девушка в летнем платье. И непонятно, какое это время года — то ли это лежит снег, то ли лунный свет так высвечивает. Все это — мир не существующий, но, вместе с тем, опознаваемый.
И возникает ощущение острова, ощущение границы, ощущение пространства-между. Некая линия, по которой мы можем пройти. С одной стороны — между морем и степью, с другой — между материальным и метафизическим. Мы отбирали работы, в которых мы отлавливали это чувство.
Это ощущение острова визуализировано в «Доме рыбака» Стрельникова. Остров, на котором стоит дом, в каждом окне — женщина, многие с детьми. А рыбака нет, он никак не может приплыть. И они могут уйти из этого дома, с этого острова — вот на переднем плане лодка. Но им там хорошо, они ждут рыбака.
Это общая тенденция — в 1960–1970 годы одесские художники изображали город без людей. Моделировали ситуацию разговора с городом наедине. Что такое город — это люди или это стены? Это тексты или это образы? Для нас это было важно.
— Художники, представленные здесь — кроме Егорова, Волошинова и Басанца, которые были все-таки более успешны в рамках времени, — андеграунд, — вступает в разговор Наталья Ревко. — В 1960-х они начали интересоваться авангардом. В первую очередь это связано с оттепелью, с тем коротким периодом, когда была возможность поехать в Москву и увидеть там работы других художников, то, что не увидишь ни в Одессе, ни в Киеве. Они что-то подсматривали в журналах, которые привозили из-за границы. Кто-то из художников рассказывал, что они читали критические статьи, ругающие авангардистов, и оттуда вылавливали информацию как нужно писать. Людмила Ястреб назвала свой мир «Обетованная Касталия» (отсылка к роману Германа Гессе «Игра в бисер». Касталия — страна, где живут только интеллектуалы — прим. авт.). Художники этой группы создавали пространство друг для друга и для себя. Для них важно было делиться информацией о разных течениях в искусстве. Она называла художников мусорщиками, так как они «подбирали» все, от чего отказалось официальное искусство. Думаю, отсюда идет эксперимент с формой, здесь мы видим много таких экспериментов, когда узнаваемый реалистичный образ переходит в какие-то абстрактные формы. Или образ выжженного солнцем города. Он тоже из того периода.
Для создателей выставки принципиально важным было показать художника в развитии, представить полифонию его творчества. Наиболее наглядно это видно на работах Валерия Басанца. Тут и псевдо-соцреализм «Строителей», которые возводят конструкцию непонятного назначения — стоящую над обрывом двойную арку, перекрытие которой значительно меньше пилонов. В реальности оно никак не могло бы держаться на них. И почти импрессионизм «Ноября» и «Одесского пейзажа» — размытый, смикшированный осенним туманом город. И полуабстрактная «Ничего необычного» — выжженное солнцем пространство, в котором угадываются силуэты зданий и людей, само солнце — бесформенное белое пятно на желто-оранжевом фоне. Кстати, это единственная работа в экспозиции, написанная в XXI веке.
И эта разность творческих методов в творчестве одного художника — тоже стояние между мирами, считает Оксана Довгополова.
— Почему сейчас возникла идея такой выставки?
— Мы сами себя об этом все время спрашиваем, — смеется Оксана. — Возможно, это наша попытка деконструкции одесского мифа — с превдоеврейскмими анекдотами, с «рябчиками», балаганом, кичем, которыми наполнена Одесса, и от которых мы никуда не денемся. Это все тоже существует, это тоже наша жизнь, и она делает нас такими, как мы есть.
Мы подустали от этого балаганного мифа. Очень разные люди идут к этой деконструкции. Алексей Ботвинов делает фестиваль Odessa Classics как акт борьбы с этим мифом. Это попытка сказать: Одесса — это не только Мишка Япончик. Сонька-золотая ручка, пседобабелевские персонажи. У нас были Рихтер, Гилельс, Ойстрах.
Очевидно, настал какой-то критический момент, когда это очень сильно достало. И мы сказали себе: этот миф нам не нравится. Мы начали задавать себе вопросы, а что же нам нравится. Эта выставка не ответ, это, скорее, наше вопрошание. Мы задаем вопрос им, тем, кто был раньше, а они, очевидно, тоже его задавали, чему-то другому. Мы считываем интонацию вопрошания, и она оказывается нам созвучна. Она звучит в нашей оптике современной Одессы.
Беседовала Инна Кац
Фото: Олег Синьков
