Вещь может быть не только утилитарным предметом, но и средством или способом коммуникации, становиться артефактом памяти, элементом кича, политическим инструментом, а накопление вещей или избавление от них приобретать особые значения: экологическое, психологическое, философское.
Вещь как концепция
В основе вещи как концепта лежит конфликт Аристотеля и Платона, материального и духовного, чувственного и идейного. Аристотель отделил мир идей от мира вещей, хотя у Платона были другие соображения. Кант в свою очередь полагал, что идеи не имеют аналогов в мире вещей. А вещь, как материальное выражение человеческой мысли, воплощение утилитарной идеи, — имеет. Виктор Козловский заметил: «Если идея оформляется во что-нибудь более или менее хорошо знакомое, она превращается в понятие; если понятие реализуется, оно становится вещью, которую, например, можно увидеть, услышать, наконец, вещь можно продать». То есть, с одной стороны, вещам свойственна направленность на решение человеческих потребностей, тактильность, локализация в пространстве, потребительская ценность. С другой стороны, с позиции языка вещь является объектом обсуждения, то есть включена в дискурс — и этот аспект не следует игнорировать.
Понятие о вещи меняется вместе с контекстом культуры. В античной Греции вещами были рабы. Объективация, то есть восприятие женщин как неодушевленного предмета (мужского трофея, «предмета» роскоши, сексуальной куклы, «тела» для физического удовольствия) не исчезает из фокуса феминистической критики. Симона де Бовуар писала, что женщину постоянно «стараются превратить в вещь». Сказочная принцесса в награду победителю, сексистская реклама, брак пожилого миллионера с юной моделью как выгодная инвестиция на ближайшие пару лет — это явления одного порядка. В конце концов главный подход и месседж современной культуры — потребительский, консьюмеристский. Бодрийяр даже животных причислил к вещам. Однако, нравственный поворот уже начал влиять на дефиницию и отношение к вещам. Кроме того, технологии и виртуализация подрывают «осязаемость», объективность вещей и более того — их присутствие. Следовательно, эволюция обыденных вещей — интересный, хотя и недостаточно изученный феномен материальной культуры.
Вещеведение
Философ Михаил Эпштейн предложил термин «реалогия», или «вещеведение». Им он обозначает синтетическую дисциплину об единичных вещах и их экзистенциальном смысле по отношению к деятельности и самосознания человека. Предмет реалогии — это вещи, которым свойственна смысловая и физическая дискретность и которые, имея родовое название, являются индивидуальными проявлениями внутри рода.
Единичная вещь сложно поддается осмыслению — именно единичность ускользает от определения в мыслях и словах, рассчитанных на постижение общего. Понять значение целого класса или рода предметов легче.
Соответственно, реалогия изучает реализованное, то есть наполненное вещами пространство. К слову, Эпштейн считает самым развитым направлением вещеведения «сидонологию» (от греческого «сидон», плащаница) —учение о Туринской плащанице.
Люди и вещи
Вещи знаменуют новый способ отношений на уровне субъект-объект. Прежде всего, речь идет об односторонней инструментализации. Впрочем, Вольфганг Шивельбуш в работе «Вещи и люди. Эссе о потреблении» пишет об «интимной близости» людей с вещами повседневного обихода. В каком-то смысле эти предметы перенимают свойства и черты своего владельца или владелицы. Так герой романа Кнута Гамсуна «Голод» однажды чувствует родство, переживает «мистическое единение» со своими ботинками. Для Шивельбуша отношения товара и потребителя более равноправны.
Сила потребления — это то, что происходит в процессе потребления между товаром и потребителем. Это своеобразное взаимное влияние, «дуэль», в которой товар оказывает сопротивление, которое потребитель, чтобы получить удовольствие от использования, должен преодолеть.
Вячеслав Корнев подчеркивает значение отношений «вещь-вещь» в современном мире. Вещи все чаще существуют как тиражи, серии, коллекции. Чтобы поддерживать функциональность вещи, ее следует связать с рядом других. К примеру, детали компьютера работают только вместе друг с другом и с множеством других вещей: интернет-модемом, электричеством, розетками, проводами и так далее. Корнев описывает три типа вещей:
- вещь как объект желания (бутылка пива, айфон, или автомобиль),
- вещь как психологическое состояние (насилие, коллекционирование),
- вещь как образ (бренд, фильм, аватарка в соцсетях).
Психоаналитический ракурс «желания» (обладания) по отношению к вещи наиболее очевиден. В свою очередь психологический аспект связан с включением вещи в сознание субъекта, с опредмечиванием процесса или явления через свойственные ему вещи. Здесь проходит невидимая линия между человеком и утопически-футуристическими сценариями людей-роботов, людей-машин, людей-функций. Третье представление о вещах как образах определяет их как устойчивые концепты, элементы современной культуры.
Вещь как артефакт памяти
Вещь как артефакт памяти особенно проявляется в обстоятельствах утраченной или ограниченной, травматической, сложной памяти. Так, сбереженный клочок бумаги со стихотворением «Non omnis moriar» не только сохранил память об его авторе, культовой польской поэтессе межвоенного периода, еврейке из Ровно Зузанне Гинчанке, но и повлиял на дальнейшие события. Она вписала в текст имя доносчицы, выдавшей ее гестапо. Впоследствии поэтессу убили нацисты, но стихотворение оказалось в руках ее приятельницы. После войны был суд по делу о коллаборационизме владелицы квартиры во Львове, где жила Гинчанка. Как доказательство использовали этот клочок со стихотворением, — это прецедент в юридической истории. На основе поэтического упоминания Зофья Хоминова была приговорена к четырем годам тюрьмы.
Исследователь рабства Рон Эрманн считает, что прошлое является не только «дискурсом о прошлом», но и набором ассоциаций с конкретными вещами и материальными формами памяти. Они могут быть упорядочены специфическим способом, если речь идет о музеях, галереях, выставках и прочем в этом роде. Или стать хаотическим архивом, случайными находками, нагромождениями, даже хламом. В любом случае, материальная культура и способ организации вещей работают как сильные медиумы памяти. Вопрос об организации этих вещей проблематизирует роль власти как «надзирателя», который навязывает свой ракурс и оптику видения памяти. Именно поэтому музеи, галереи и другие культурные институты нередко рассматриваются как цензоры прошлого и культуры в целом.
Смыслы накопления/избавления от вещей
Для понимания этой темы есть две важные категории: дефицит и профицит. Они исторически связаны с переходом от ремесленного к промышленному производству. Пока речь шла о «ручном» изготовлении вещей, то вещей не хватало, они были дорогими и недоступными многим. Когда произошла промышленная революция, вещи начали тиражировать. Появились излишки и, соответственно, многие вещи обесценились, стали ненужным хламом. В конце концов, как отмечает Шивельбуш, отношения индустрии товаров и индивидуального потребления всегда остаются асимметричными.
Мотив накопления вещей, «лабиринты вещей» — это основа ранних романов французского писателя Алена Роба-Грие (1922–2008). Писатель называл свой прием «вещеизмом» (chosisme по-французски). Повествование в его текстах обезличенное, плоское. Оно представляет собой однообразное, повторяющееся описание вещей и ни к чему не ведущих предметов. Так из его романов становится понятен разве что факт присутствия, существования материального мира.
Хаотическое накопление вещей может быть связано с психическим расстройством или травмой. Здесь речь идет о «нарративном фетишизме» в терминологии Джулиет Митчелл. Так люди и сообщества притупляют боль, словно закрывают «рану» горами искусственных, мало- или неосмысленных предметов.
Освобождение от вещей, в свою очередь, может быть симптомом исцеления и в основном сопутствует внутренним трансформациям человека, или по мере стремлению к ним. Совет «расчистить место для нового» в жизни — это рудимент магического мышления. Семантика христианского Чистого четверга перед Пасхой, когда принято прибираться, подчеркивает этот мотив обновления с через изменение вещей в пространстве.
Автор: Христина Семерин
Иллюстрации: Катя Березовская
