На небольшом телеэкране в прямом эфире взрывается многоэтажка. Историк архитектуры Чарльз Дженкс неспешно отмечает: «Архитектура модерна умерла в Сент-Луисе, штат Миссури, 15 июля 1972 в 3:32 пополудни (или около того)».
Очень громкое утверждение, за и против которого выстроилась объемная аргументация. Для одних гибель многоэтажного жилого комплекса Пруитт-Айгоу, натолкнувшего Дженкса на такой вывод, действительно была трагедией, для других — спасением из ада. А мы, дети советских и владельцы постсоветских муравейников, можем извлечь из нее несколько уроков.
Америка 1950-х: достоинство в трущобах
Стремительная урбанизация на рубеже ХIХ и ХХ веков превратила окрестности крупных промышленных центров в трущобы. Там наскоро строились бараки для работников заводов, шахт и других предприятий, где селились также бывшие фермеры, после войны мигрировавшие из сельскохозяйственных регионов в поисках лучшей жизни. Натиск трущоб заставлял более или менее состоятельных представителей среднего класса переселятся в более спокойные и уютные пригороды. Бедность, разруха, криминал быстро занимали освобожденные пространства, ставя под угрозу существование городов. Борьба с антисанитарией, перенаселенностью, криминалом в трущобах стала основой новой американской жилищной политики.
В начале 1930-х годов «Новый курс» Франклина Делано Рузвельта стимулирует строительство жилья, в том числе и социального. Тогда это были поселения, состоящие из одноквартирных коттеджей со всеми необходимыми удобствами в доме. Парадоксально, но очень долго в США социальное жилье, несмотря на низкую стоимость для жителей, было гораздо качественнее и удобнее, чем коммерческое. За эти «хоромы» бедняки платили минимальную арендную плату, а государству приходилось дотировать содержание такого жилого фонда.
В 1949 году Конгресс США принял закон о жилье, в котором среди прочего провозглашался принцип «Достойное жилье в достойном окружении для каждого американца». Воплотить в жизнь этот лозунг исключительно с помощью отдельных домиков было невозможно, поэтому от коттеджей отказались. Зато архитекторы обратились к идеям француза Ле Корбюзье, который предлагал размещать многоэтажные «машины для жилья» в зеленых зонах и окружать их необходимой инфраструктурой. Поэтому в начале 50-х началось массовое уничтожение трущоб и строительство социальных жилых комплексов со школами, магазинами и больницами.
Не обошла эта тенденция и Сент-Луис в штате Миссури. В середине ХХ века город был переполнен, многие жили в старых домах с общими туалетами. «Черные» и «белые» трущобы постепенно поглощали центральные районы, наступая с севера и юга. Средний класс бежал из опасных центральных кварталов в пригороды. Чтобы уберечь деловой центр, власть согласилась на трансформацию одного из прилегающих к нему районов. Сначала речь шла о малоэтажной застройке в Десото-Карр, но только что избранный мэр Джозеф Дарст и республиканцы, занимавшие руководящие посты в штате, выступали за возведение высоток вместо трущоб. Помог им упомянутый закон о жилье 1949 года, позволяющий привлечь финансирование и расчистить территории.
В начале 1950-х Сент-Луис имел федеральные обязательства на финансирование 5800 единиц государственного жилья. Первый комплекс из 12 многоэтажек Кокрейн Гарденс был построен в 1953 году. Его преемниками стали проекты Воун, Дарст-Уэбб и Пруитт-Айгоу.
Урбанистическая версия американской мечты: яркий старт, мрачный конец
Почти все упомянутые комплексы предназначались для белого населения. Только в Пруитт-Айгоу должны были жить белокожие и темнокожие — в одном комплексе, но отдельных домах. Для закрепления идеи братства и толерантности подбиралось имя: Пруитт — фамилия афроамериканского пилота, героя Второй мировой войны; Айгоу — белого члена конгресса от штата Миссури.
33 одиннадцатиэтажных здания размещались на 23 гектарах в северном районе города. 10 тысяч человек должны были заселиться в почти три тысячи квартир. Проект комплекса разработал архитектор Минору Ямасаки. Это была его первая большая самостоятельная работа; через пару десятилетий он спроектировал Всемирный торговый центр. «Пентхаусы для бедных» обошлись государству в 36 миллионов долларов. В 1956 году район сдали в эксплуатацию, уже через год незанятыми оставалось всего 9% квартир.
Безусловно, для большинства жителей Пруитт-Айгоу был если не раем на земле, то очень комфортным местом для счастливой жизни. Многие до этого не имели отдельного жилья, и даже дверей в своей комнатке. Даже большие семьи были довольны относительно малыми квартирами. Общее впечатления не испортили даже кухни и прачечные совместного пользования, лифты, останавливающиеся только на якорных этажах. Впрочем, удовольствие от цивилизованной жизни продолжалась недолго.
Во-первых, сегрегацию убрали из законодательства, но не из голов. Поэ тому белые жители комплекса выезжали, как только появлялась возможность, а следовательно, доля чернокожего населения росла. Во-вторых, государство профинансировало строительство социального жилья, но не его содержание. Арендаторы должны были ежемесячно платить. Но ведь многие жили на мизерные государственные выплаты и не могли вносить плату вовремя. Не говоря уж о ремонте и обслуживании зданий. Постепенно комплекс приходил в упадок.
Обещанная инфраструктура так и не появилась, мусор не вывозили, разбитые окна и лампочки не меняли. Темные коридоры и пустыри привлекали грабителей и насильников, за ними подтянулись наркодилеры и банды.
В конце 1960-х в Сент-Луисе состоялась забастовка арендаторов с требованием снизить квартплату, которая составляла почти 2/3 от доходов. Вопрос стоял остро для обеих сторон, поэтому переговоры затянулись на 9 месяцев. В результате плату ограничили четвертью дохода, но это не спасло ситуацию. Почти полтора десятилетия небрежного отношения и без ремонтов привели к масштабной чрезвычайной ситуации. Зимой 1970 года прорвало водопровод и канализацию; ветер, гулявший сквозь десять тысяч разбитых окон, превратил здания в айсберги.
В 1971 году в Пруитт-Айгоу оставалось около 600 жителей, рассредоточенных по 17 зданиям. Остальные 16 зданий превратились в наркопритоны. Полиция давно отказалась приезжать на вызовы, поступавшие из квартала. Поэтому с наступлением темноты люди закрывались на все замки и старались не выходить из дома без крайней необходимости. Позже очевидцы рассказывали ужасные истории о вандализме в квартирах и коридорах (тогда немного подскочила цена на металлолом, поэтому трубы и батареи срезали), групповых изнасилованиях в лифтах; крысах и тараканах, оккупировавших пространство. Стоит сказать и о том, что посреди всего этого хаоса даже в худшее годы были островки относительного благополучия. Арендаторы соседних квартир объединялись, совместно очищали этажи от мусора и приводили в порядок общие пространства. Но на глобальную ситуацию такие инициативы, к сожалению, не влияли.
Власти рассматривали разные возможности выхода из кризиса. Например, предлагали уменьшить высотность, обвалив этажи, а также изменить планировку зданий. Но все же приняли решение снести квартал. В 1972 году взрывами уничтожили три здания, первое демонтировали в прямом эфире. Через два года — взорвали остальные дома. До 1976 года территория квартала была полностью очищена.
Сегодня место, где был расположен Пруитт-Айгоу, частично засажено деревьями, частично его занимает школа и военная академия Пруитта. Соседние трущобы Десото-Карр также снесли и заменили на односемейные жилища. Обсуждалась идея переселения жителей разрушенного комплекса в новые дома соседнего с Сент-Луисом городка Блэк Джек, однако его жители выступили резко против. Внятной программы расселения жителей Пруитт-Айгоу так и не было предложено, они расселились по другим комплексам и районам. С ними «перемещалась» и преступность.
Контекст решает: причины, последствия, уроки
Вокруг Пруитт-Айгоу и подобных проектов до сих пор продолжаются споры, преимущественно с расовой и социально-классовой точки зрения. Называют разные причины того, почему проекты не сработали. Кто-то обвиняет архитекторов: созданная среда изолировала людей от города, способствовала укоренению атмосферы страха, а необычная высотность и сильный контраст с окружающей городским ландшафтом создавали психологический дискомфорт. Кто-то критикует жилищную политику США и остатки сегрегационных стереотипов. Все это, конечно, резонно, но фундаментом неудачи стали именно жители комплекса и контекст, в который насильно втолкнули модернистскую мечту об идеальном жилье.
Многоэтажные кварталы строили на месте трущоб. Менялся внешний вид жилья, но не менялись жители. Оболочка районов концентрированной бедности становилась более современной, но из-за отсутствия качественных и глубоких изменений, быстро приходила в упадок. Расовые стереотипы усиливали ореол гетто вокруг новостроек. Средний класс бежал, а сообщество, которое оставалась, маргинализировалось и криминализировалось. Как следствие — деградация и снос.
Многие американские микрорайоны, похожие на Пруитт-Айгоу, прожили дольше, но конец у них был одинаковый. Например, известный неблагополучием чикагский Кабрини-Грин сносили с 1995 по 2011 год. Построенный там же Роберт Тейлор Хоумс уничтожили в 2007 году. Такая же судьба ожидала многие другие строительные эксперименты США середины ХХ века. Они слишком быстро заработали плохую репутацию, ассоциировались с беднотой, мигрантами, преступниками.
Исключение — около 300 жилых комплексов Нью-Йорка, которые живы до сих пор. Социальное жилье сохранилось здесь из-за специфических факторов. Прежде всего, сверхвысокая плотность населения и зданий — расселить людей некуда, снести небоскребы очень сложно.
В последнее время американская молодежь все реже смотрит в сторону домиков с гаражами и садом и все чаще — на арендованные студии в даунтауне. Но их не привлекает социальное жилье в старых зданиях — их ждут джентрифицированные районы с малоэтажной застройкой, а в многоэтажках преимущественно расположены офисы.
А что ждет постсоветские «хрущевки»?
Некорректно сравнивать Пруитт-Айгоу с человеческими муравейниками посткоммунистических европейских городов, ведь социальный контекст и задачи застройщиков отличались. В Советском Союзе у горожан не было реальных альтернатив квартирам в хрущевках или брежневках. И он не особо хотели — получение квартиры после коммунальной комнаты или уголка в бараке считалось большой привилегией, как и вообще жизнь в городе. Да и сменить населенный пункт было не так-то просто — система прописки жестко регулировала численность населенных пунктов. Кроме того, столь выразительного и массового социального неравенства и сегрегации в коммунистических странах не было.
Постсоветские города растут очень быстро, в них переезжают, гонясь за возможностями. Более состоятельные выбирают небоскребы с инфраструктурой, но и жилье советского периода не сдает позиций из-за дешевизны аренды. О сносе речь почти не идет, реализуются лишь единичные проекты; масштабных программ реновации практически нет. В Киеве об этом говорят уже не первый год. Недавно Минрегион сообщил о разработанном законопроекте комплексной реконструкции кварталов (микрорайонов) устаревшего жилого фонда. В нем будут прописаны алгоритмы принятия решений реновации или сноса, возможных источников финансирования, механизмы компенсации и отселения жителей. В столице тем временем берутся паспортизировать старые дома — определять слабые места, подсчитывать необходимые для ремонта средства и, возможно, понемногу формировать базу адресов возможного сноса.
О возможных вариантах реновации или дополнения старых кварталов мы недавно писали в материале «Каждый город — луковица: как дополнять новым жильем существующую застройку». В любом случае современным городским проектировщикам, которые возьмутся за реновацию советских кварталов, стоит помнить о человеческом достоинстве и инфраструктурных потребностях. Но и общество должно следить за тем, чтобы новая застройка не превратилась в гетто. Возможно, в наших реалиях не произойдет взрыва преступности в комплексе, а вот создание непригодной для комфортной жизни среды в угоду алчности — вполне вероятная перспектива.
Текст: Дарья Трапезникова
