Автор недавно изданного романа «Амадока», в котором соединились истории участника АТО, неоклассиков и жертв Холокоста, дала публичное интервью в рамках фестиваля высокого искусства Bouquet Kyiv Stage. София Андрухович рассказала аудитории о том, как работает над романами, влияет ли гений места и атмосфера города на литературу и почему нужно быть осторожным, препарируя коллективную травму художественными средствами.

Публичность и внутренний ресурс

— То, что я недолюбливаю публичность, связано с особенностями характера. Я люблю наблюдать, быть незаметной, а публичность — это что-то противоположное. Чрезмерное внимание часто парализует, и я начинаю вести себя не так, как обычно. Впрочем, за последние годы я научилась с этим справляться, многое брать от таких возможностей. Это не так страшно, если время от времени помещать себя в пугающие моменты и ситуации. Пройдя через них, можно вынести много полезного и нужного, даже приятного опыта.

Для вдохновения и наполнения нужны очевидные вещи, например, чтение или прогулки на природе. Много времени трачу на спорт. Могу делать упражнения или бегать на протяжении нескольких часов, отключая мозг, и потом получать новые идеи или инсайты. Иногда это даже полезнее, чем чтение. И конечно, самые близкие люди. У меня их немного, но я нуждаюсь в ежедневных долгих разговорах с ними обо всем на свете.

Ритм очень важен: и в литературе, и в жизни. Мне повезло, что у меня была возможность сформировать его самой, что внешние обстоятельства не давили слишком сильно и не слишком заставляли подстраиваться. Вряд ли я смогла бы работать в условиях другой нагрузки и темпа; на «Амадоку» меня бы точно не хватило.

Когда ты начинаешь серьезно заниматься писательством, ритм становится неотъемлемой частью рутины. Речь идет о внутренней дисциплине и последовательности ежедневных действий, которые я выполняю. Часть из них необходимы вообще, что-то нужно для успешной писательской деятельности, остальные — сочетание тех и других.

Окружающая среда, конечно, важна. Но нечасто с декорациями все хорошо: всегда представляешь какое-нибудь более приятное для глаз и благоприятное для размышлений место.

Влияния на автора

— Процесс осознания окружающей действительности продолжается и вряд ли может быть завершен. Больше всего на меня как автора влияют люди, с которыми я общаюсь в реальной жизни. Мой муж Андрей Бондарь очень поддерживает. С близкой подругой Марьяной Прохасько веду диалоги на разные темы.

Если говорить о вдохновении литературой, то бывает множество влияний, которые не прочитываются. Даже опытные литературные критики не могут считать все, да это и не нужно. А бывает наоборот: критики указывают на определенное влияние или связь, а автор не знал об этом произведении или идее.

Немало значит для меня писатель Кадзуо Исигуро. Я люблю его за то, что он каждый раз делает что-то другое, берется за разные жанры, для каждого романа изобретает новые правила и нарушает установленные в предыдущем.

Отношения с городами

— Любой город, где я жила, всегда был моим. Хорошо или плохо может быть где угодно. Все зависит от обращения с этим местом: как ты позволяешь ему влиять на себя и какие отношения с ним выстраиваешь.

Я жила недалеко от Киева достаточно долго, в самом Киеве только три последних года. За это время и узнала в нем больше всего, несмотря на то, что бывала тут регулярно и раньше. Когда теперь говорю или думаю о городской природе, возникает в воображении Оболонская набережная. Это место сочетает в себе и урбанистические признаки (линия многоэтажек, мост и прочее), и воду с небом.

Я не могу назвать себя киевлянкой в полной мере, хотя испытываю страстные чувства к Киеву. Но в то же время я уже не настолько франковчанка, как была когда-то. Я посещаю этот город нечасто, а чем реже бываешь в городе, тем больше отдаляешься, теряешь с ним связь.

Читать еще: Лайфхаки и стереотипы о жизни в пригороде столицы Колумбии

Я написала роман «Феликс Австрия» о Станиславове, потому что чувствовала ностальгию и нехватку этого города в моей жизни. Я точно не вспомню, но может быть, что за все время работы над романом я в Ивано-Франковске не была. Это создало ощущение иллюзии, усилило фантазию, на которой основано это произведение. Такую отдаленность можно считать практическим воплощением метафоры о дистанции: если ты находишься слишком близко, то не сможешь увидеть в целом и в деталях то, о чем хочешь написать. Этот инструмент позволил увидеть город издали не только географически, но и во времени, наслоить разные элементы.

Киев и неоклассики

— Мне кажется, что города прорастают сквозь писателей, и есть неразрывно связанные с местом тексты. Конечно, «Амадока» не могла бы быть написана так где-то вне Киева. Роман писался полностью тут, хотя замысел возник, когда я была в Варшаве. Исследования начались с архива неподалеку от Софии Киевской. Когда я переехала непосредственно в Киев, я много гуляла по его улицам. Произошло наслоение ежедневных бытовых моментов в новом городе, позже добавился Киев, изображенный в творчестве неоклассиков. Появились отражения, параллели моей повседневности в поэзии или воспоминаниях этой группы.

Нужно помнить, что это был скорее академический, университетский круг. Город был важен и для творчества, и для научных исследований, и в историческом контексте. Киевская среда была одним из основных источников, из которого неоклассики черпали силу. Они были влюблены в Киев, в архитектуру, барокко, театр и так далее. Город для неоклассиков был чем-то важным, в противовес рустикальной культуре.

Именно неоклассики начали достаточно интенсивно развивать киевский текст. Они пытались выстраивать что-то европейское на этом месте, зарекомендовать себя как европейских деятелей. До них Киева в литературе не хватало. Я думаю, что полнее всего (хотя и очень специфически) Киев изображен у В. Домонтовича (Виктора Петрова). Его подход к городу вызывает у меня восхищение и понимание.

История как стержень

— Я обычно начинаю работать над книгой от конкретной истории, человека, места, живого чувства. Если этот материал настоящий, сильный и интересный, то в произведении будет своя идея, но автор не обязательно должен ее осознавать и выделять. Как правило, это за него делают критики.

«Феликс Австрия» писался на основе интуиции, атмосферы, мотива, который я напевала. «Амадока» — это роман, наиболее осознанный мной в сравнении с другими текстами, наиболее проработанный концептуально в плане формы, значений и идей. Я провела немало предварительных исследований, долго работала над планом, над тем, как и почему должны сочетаться определенные части.

Моя постоянная тема — любовь как болезненность. Каждый из нас переживает свое, ужасное, неотвратимое, невыразимое, непоправимое. Но даже при этой сломленности тлеет желание согреть друг друга, хотя часто это и делается несколько причудливо. В «Амадоке» это обработано по-другому: показано, что намного важнее желание любить на максимум способности.

Я только недавно начала осознавать, что самое важное в этом романе — истории, способ их рассказывать, потребность в этом повествовании. Это то, что для меня важнее всего в литературе и почему я пишу книги, — жизненная потребность в повествовании. Рассказывать и слушать.

Поэзия со вкусом: как писать стихи грамотно

Осторожная проработка наболевшего

— Движущей силой в работе над романом была внутренняя потребность, запрос, который не особенно учитывал, что с книгой будет дальше. Этот мир уже разросся в моем воображении. В какой-то момент я поверила в его реальность и ощутила обязательство перед героями, у которых сошлись настоящие истории. В какой-то момент я почти на физическом уровне пережила ощущение молчания в литературном смысле вокруг нас, непроработанность темы. На протяжении нескольких лет читала разную неукраинскую литературу — художественную, эссе, мемуары.

У нас, в отличие от европейской литературы, недостаточно языковых средств, нет корпуса текстов, чтобы обсуждать тему Холокоста. Также возникает вопрос: имею ли я право описывать это художественным языком, если есть мемуары и свидетельства тех, кто непосредственно это пережил? С другой стороны, не покидало ощущение, что это нельзя так оставлять, что тема должна быть проработана и в художественной литературе, с метафорами и другими выразительными средствами.

Писать на такие чувствительные темы можно по-разному — и через сухие свидетельства, и через эмоциональное повествование. Поэтому три части в составе «Амадоки» отличаются. Звучали противоречивые претензии, будто бы это три отдельных романа: об АТО, Холокосте и неоклассиках. Но эти части все же связаны внутренними зарифмованностями и отражениями.

Эссеистичность позволила увидеть неоклассиков через определенную сетку рефлексий от имени отстраненного рассказчика. Для рассказа о Холокосте была использована более художественная форма, обеспечившая приближение и отдаление нарратора, создание объемного мира и возможность перенести читателя туда. Но тут нужно следить за четкостью слов, чтобы художественные средства не казались опасной и болезненной безвкусицей на фоне лаконичного и сухого изложения мемуаров.

Я считаю, что навязывать какие-то направления и видения очень сложно и даже вредно. Однако это не означает, что люди не могут объединиться ради общей цели. Взаимопонимание возможно, но нужно обладать большим терпением и реалистическим взглядом на вещи.

Коллективная травма состоит из множества индивидуальных. Невозможно избавиться от нее, не проработав каждую отдельную болезненную историю. Во время исследований и чтения литературы я увидела, что эти большие сгустки непроработанных историй присущи большим группам людей. Они не понимают, что с ними происходит, при этом зная о некоторых из этих болезненных мест. Поэтому иногда важно что-то забывать, чтобы избежать разрушения. В современном мире довольно сложно это сделать из-за доступных и развитых технологий. Есть даже опасения, что такого количества свидетельств нашей жизни с разных ракурсов может быть слишком много. Стоит задуматься о мотивах и настоящем смысле воспоминаний и впечатлений, которые мы как свидетели сегодняшнего оставляем в пространстве и с какими мотивами.

Читать еще: Текст как способ освоения человеком жизненного пространства

По моему мнению, литература — самый бережный способ говорить о сложных темах, прикасаться к наболевшему. Я хочу надеяться, что в моем романе или вообще в художественных текстах нет опасности в такие моменты, когда есть риск передать эту большую коллективную травму непричастным. Художественные средства призваны влиять индивидуально на каждого реципиента. Если у человека есть неразвязанный узел, он способен принять сообщение и придать нужную ему в этом месте форму. Если нет потребности в этом, месседж будет воспринят поверхностно или отскочит. Важный момент — человек из другого контекста, лишенный здешнего опыта, способен благодаря эмпатии вызвать поворот в истории других людей, застрявших на определенном месте.

Записала Дарья Трапезникова
Перевод с украинского: Мила Кац