Венецианская биеннале – это, прежде всего, национальные павильоны. Как выделиться в столь плотно «упакованном» пространстве и войти в «пятерку» обязательных к просмотру (пусть у каждого издания и свои must see lists)? Задача суперсложная: не стать унылым образцом политкорректности, при этом абсолютно ее сохраняя; не получить обвинения в «декоративности», при этом упирая на зрелищность; сотворить Событие.
Сразу отмечу, что «Золотых львов» отхватили как социально-направленные проекты, так и искусство вне эксплицитной «идеологичности» – Diversity как оно есть. Для кого-то первые – почти дидактика. Да, травмы колониального прошлого требуют переосмысления, экологический кризис бьет наотмашь, общая токсичность социума – на повестке дня. Но многих уже подташнивает от обилия социального и политического пафоса… И тут же звучат обвинения в засилье «декоративщины». Там, где нет намека на активизм, нет и актуальности. Голоса разума робко аргументируют, что исследование человека как макро-Вселенной, в том числе и его телесности, пластичности – вполне достойная тема для рефлексий.
Кураторам биеннале, представляющим свои выставки, вообще нелегко угодить всем. Они каждый раз балансируют, как могут, на грани «дидактики» (уходящей иногда в лобовую пропаганду) и своих представлений об искусстве и том, каким образом оно отражает «многослойность» мира.
Вам будет интересно: Архитектурная Триеннале в Брюгге-2018: 7 топовых объектов и выставки
Все эти спекуляции о турбулентности, текучести, нарастающем хаосе, наступлении эпохи трансгуманизма, весь этот апокалиптический дискурс/риторика – не просто фоновое жужжание визионеров, а будущее, которое наступило. Так что можно поносить куратора нынешней биеннале Ральфа Ругоффа, выбравшего слоганом ивента китайское изречение «May you live in interesting times», за невнятность выбора, а можно вникнуть и понять, что за ним стоит. «Интересные времена» разлива 2019-го – не для слабых духом.
Однако наш подробный отчет впереди. А начнем, естественно, с Украинского павильона, которому посвятили такое количество отдельных отзывов в мировых медиа, что хайп очевиден вне зависимости от любых списков.
Уход «Мрії» в область чистого концепта
Украинский павильон с проектом «Падаюча тінь «Мрії» на сади Джардіні» в категории «Зрелищность vs. концептуализм» однозначно победил во втором. Я много писала на эту тему в своем Фейсбуке, моментально приняв и идею, и возможное неодобрение моей позиции. Но параллельно с эволюцией концепта происходила и моя собственная. Как и авторов проекта – OPEN GROUP. Поэтому главный вопрос к ним был: «Какими они вошли в проект и какими стали к моменту открытия павильона на Биеннале?»
Юрий Билей:
– Я б не робив різниці між тим, чим ми займалися раніше, та цим проектом: він виходить з наших попередніх робіт, має подібну специфіку і схему. Тільки сам процес і тиск всього цього скандалу, який був навколо – це нас найбільше змучило. Втома страшна. Після кожної виставки є втома. Але після цієї – в тисячі разів більше.
Тут велику роль відіграє потенціал важливості для України. Це теж тиск. Україна проводить всього кілька таких виставок за кордоном, і це завжди має бути щось найбільше, найкраще. Ніби постійне вирощування цих піонерів: що ми перші, що в нас перша виставка за кордоном, у нас перша сама велика виставка.
Мені здається, що поки цей потенціал важливості не зміниться – а він може знятися тільки стабільністю павільйону, стабільністю присутності, регулярності. Тоді зменшиться ця війна за венеційське сонце в українському арт-середовищі. Тоді можна буде спокійно виставляти, говорити, хто там має бути. Тоді з’явиться нормальна процедура, яка вже навіть цього року вперше була витримана до кінця, коли пропаде це «телефонне право» – я думаю, що ми вже на цій дорозі, тоді все буде простіше. Не бажаю самому злому ворогу реалізовувати проект в таких умовах.
– И все же, адреналин присутствует? Есть ощущение гордости за сделанную работу?
– Поки ще немає. Поки є тільки відчуття, що це тільки середина. Я навіть не впевнений, що він закінчиться 24 листопада. Тут неможливо дивитися вперед. Ці перші півроку до відкриття показали, що кожен день загадувати, що буде завтра – немає сенсу.
Ми зможемо дати чітку кураторську позицію по цьому проекту тільки по остаточному фідбеку. В таких проектах, де є жива історія, де є перформативність, є процес, в середині процесу будь-яке твердження буде тільки маленькою частиною. Тому фінальний стейтмент від нас всі отримають, коли Бієнале закриється.
Здається, ми просто на 30-ти річчя «Мрії» попали поетичним жестом в якусь больову точку.
Особисто для себе я дуже багато дізнався про різні сфери функціонування в державі, про Міністерство культури. Досвід неабиякий, це було наше перше спілкування з Міністерством культури. Я радий, що ми цього року працюємо з Міністерством, а не в якісь інші роки. Бо я чув набагато гірші історії. Але, чесно кажучи, працювати з державною установою дуже тяжко. І мені здається, що співпраця з закордонними установами, теж державними, виглядає інакше, вона легша, професійніша. Багатьом нашим підприємствам і гілкам влади треба ще дуже багато працювати і розвиватися.
– Но вы для них тоже, в каком-то смысле, опыт, они росли вместе с вами…
– Ми один для одного вірус. Міністерство культури вперше трималося регламенту, і вони не втручалися ні в нашу кураторську роботу, ні в роботу Комісії. В Міністерстві зараз є потенціал і бажання на зміни. Мені здається, що це важливо, але я б їм бажав більшого професіоналізму і зміни кадрів.
– Поняли ли они идею проекта, на самом деле?
– Мені здається, що вони вже тут, коли приїхали, зрозуміли більше. І їхні трактування, трактування кожного з представників і кожного глядача (я б їх не розділяв), інтерпретації кожного – це їхнє право, так твориться міф. Ми дали простір для роздумів, для творчості, для міфотворчості.
– Почему так мало проектов было подано на рассмотрение комиссии?
– На мій погляд, бо, по-перше, не було реклами – тільки на їхньому сайті, та деяких інших державних сайтах, по-друге – «слава» Міністерства культури, яке було в тіні, недовіра до нього (до попереднього складу) – це, здається, перший раз, коли вони вийшли на якийсь рівень і до них з’явилася довіра. І фінансування. 40% власних коштів – це дуже багато, величезні гроші. Нам допомогли спонсори, які тут всі вказані.
– А сам Авиазавод им. Антонова, который вы, фактически, рекламируете, чем-то помог?
– Вони дали нам право зняти фото та відео в літаку і в ангарі. Все. Але ми розуміємо, що їхній літак не полетів, що вибухнув скандал з Укроборонпромом. Здається, ми просто на 30-ти річчя «Мрії» попали поетичним жестом в якусь больову точку. Взагалі, цей проект попав в багато таких больових точок. І Савадов показав, як це «сообщество» функціонує. Цей поетичний жест відкрив стільки пластів, про які незручно говорити. Кожен має якусь тінь за собою.
Павел Ковач:
– 100% изменил, но проводить анализ я не готов. Это как некая линза, в которую ты ловишь фокус. Со временем – оп, навелась, и ты начал понимать: значит, будем делать то и то, так-то и так-то.
– Устали от давления и ответственности?
– Физически это очень тяжело. Мы давно уже устали. Тем не менее, мы часть этого всего. Здесь важна еще такая штука – я это называю гибридным авторством. Я взял на себя роль модератора, который ретранслирует то, что происходит, общается с внешним миром, прикрывает от ударов. То есть художники спокойно занимаются своим делом. Я даже не представляю, если бы был кто-то один, у нас все-таки достаточно большая поддержка.
С другой стороны, ты понимаешь, что очень важно, что из шоу мы ушли в хорошее тонкое искусство. Еще раз хочу сказать, что Венецианская биеннале – это про искусство.
– Что ты лично понял для себя?
– Нам важно анализировать. Я понял, что у нас очень большая проблема с коммуникацией. У нас всегда много дел, нет времени, некогда объяснять – отсюда недопонимание. Много эмоций, выплеска – а анализа, к сожалению, нет. И этот сбалансированный «толк» сейчас только выстраиваешь. Это сейчас только стало нарративным и понятным. И хочешь не хочешь, а в этом поле нужно тоже работать. К примеру, что поменял Трамп, когда стал президентом? Он сместил акцент с политики на экономику. Политика – это разговор, а экономика – это процесс, это то, что двигает.
И что у нас получается. Вот самолет летит. И это чистый постмодерн. Можно себе представить, если бы эта идея была у Демиана Херста – он бы все сделал, все бы ушло в шоу и большой хайп. А мы ушли в другую сторону. Тиберия Сильваши часто спрашивают: «Тиберий, а куда делся постмодерн?» – «Как куда? Наложился на политику». Сейчас то, что мы наблюдаем и в украинской ситуации, и в американской – с Трампом и Зеленским, и еще много-много чего – это все сначала отрабатывалось на уровне философии, а потом накладывалось на жизнь. И эти слои нарастают.
– Список художников. Вы брали всех, кто хотел?
– Всех, кто имел желание, никого не исключали. Это тоже идея фиксации того, что есть. Очень многие художники остаются неизвестными, очень многие умирают (Стас Волязловский, Юрий Соколов…). Это наша особенность – не замечать, не ценить, «оживляться» только после смерти. Мы хотели проявить некие темные пятна в истории, в современном искусстве именно Украины. Взять фонарик и посветить в ту сторону, кого-то выхватить из темноты. И когда ты светишь в глаза, то, естественно, не все довольны.
В 1993 г. в Уяздовском замке прошла выставка «Степы Европы», где разбирали ситуацию, почему восток считается диким: если вы посмотрите голливудские фильмы, то в них даже Польша – это уже варварская экзотика . То была первая масштабная презентация Укр Суч Арта в Европе, а именно в Польше, которая для «Мира» является конечной точкой. Вийшли нізвідки і пішли в нікуди. Эту ситуацию нужно ломать, и неспособность Украины себя представлять – проблема, которая тоже вскрылась нашим проектом. Мы попали на Биеннале и по этой причине – когда до конца первого дедлайна подали только два проекта. Только два!! Получается, Украине нечего представить миру. Только бесконечную ретроспективу.
– Проект эволюционировал, он сейчас другой? Повлияла ли на него вся эта шумиха?
– Конечно, повлияла. Мы же не работаем с объектом. У нас произведение искусства, это как бы период времени, это часовой отрезок. Мы это называем «Падающая тень на сады Джардини. Часть Первая». Каждый период существования он открывает новые и новые смыслы. Что было с самого начала? Мы называем шесть слов «Падающая тень на сады Джардини» (англ.) и толком ничего не объясняем. Создаем вброс и оставляем вакуум. И его начинают закидывать мясом. И это материал, с которым мы работаем. После пресс-конференции мы начали настоящую работу. И как он видоизменился? Из чистого поэтического жеста проект превратился в нечто большее: политика пошла, президент включился.
Из чистого поэтического жеста проект превратился в нечто большее: политика пошла, президент включился.
«Мрия» много раз падала, поднималась… Долгий процесс. Мы, конечно же, хотели, чтобы она полетела, и мы реально этим занимались. У нас не было с самого начала идеи «ну не полетит, так не полетит».
– То есть, изначально вы не готовили грандиозный фейк?
– Нет, мы фейк не готовили, мы хотели, чтобы она полетела. Мы понимали, что это процессуальность, что это наша задача. На счет павильона, тут тоже важный момент. Стоит пять столов, и это такие private press conferences. Важно даже их расположение. Оно хаотично. Почему? Как будто после некоего урагана. Что такое ураган? Ураган непосредственно влияет на полет. И это такой подслой. И этих подслоев очень, очень много. Ну вот как вода, Днепр. Художник как бы очищает ее, чтобы она была прозрачной, и зритель, если даже не умеет глубоко нырять, пытается нащупать дно, пробирается к нему. А профессиональный пловец, у которого много кислорода, сразу идет на глубину, рассматривает коралловые рифы. И художнику важно работать с каждым из этих слоев, чтобы каждый из них хорошо считывался. Задача – даже не помогать считывать, а направлять, подтолкнуть к этому. Когда личный опыт зрителя накладывается на идею, он приватизирует и забирает ее с собой, аппроприирует, и она переносится дальше.
– Возвращаясь к этим мини-пресс-конференциям, как они построены?
– Это главные игроки за эти полгода: «Антонов», фейсбук-сообщество, арт-сообщество, «Открытая группа», Министерство культуры и вообще власть. Ну, и оппоненты – к примеру, Савадов. Вы подсаживаетесь за эти столы, и каждый дает свое представление о проекте.
– Я прочитала километры комментариев – никому не интересно, что на Биеннале, что показывают другие павильоны – «это все ладно, но шо там на нашем было»? Увы, вопрос «куда денежки ушли?» продолжает волновать умы украинского (не)сочувствующего зрителя…
– Да, мы должны работать с Министерством культуры, полностью стратифицировать бюджет. В положении все четко прописано, чтобы эти вопросы не возникали.
Вам будет интересно: По следам Odesa Photo Days 2019: от «Точки зрения» до «Транзита»
Антон Варга:
– Проект мене змінив його масштабністю, багатогранністю, комплексністю, необхідністю постійно працювати з великою кількістю людей, дотичних, або навіть недотичних. Наприклад, потрапляєш на завод Антонова, починаєш пояснювати, навіщо нам цей літак, і вони начебто тебе слухають, а потом кажуть: «Ну окей, чуваки, якщо вам це нравиться, то ладно, ми не розуміємо нашо, але…». До речі, ми фоткали «Мрію» навіть недобудовану, це цікаво, фюзеляж іншої Мрії.
Змінило власне те, що потрібно було працювати з багатьма людьми, у нас троє менеджерів, навіть четверо, велика кількість партнерів, які нам допомагали, відео-команда, редактори. Друге, це дійсно перший такий клеш (зіткнення) з владою, з міністерством. Це було дивно.
На тебе пишуть листи, проти тебе пишуть відкриті листи і тобі треба ставати на якийсь бік.
На тебе пишуть листи, проти тебе пишуть відкриті листи і тобі треба ставати на якийсь бік. Більшість часу ми були з Міністерством в одній команді. І тепер ми в одній команді. Оце відчуття, що тобі постійно треба бути з кимось проти когось – це теж було досить нове. Особливо в українській політиці… Останні два місяці було взагалі нереально – все мінялося на очах, деякі люди просто боялися робити якісь зміни, серйозні кроки. Деякі навпаки – не боялися нічого.
Потім, коли ми дізналися, що наші опоненти ходять до прем’єр-міністра… Це зранку, а в вечері ти вже пишеш листа до Президента… Ще через день з’являється пост у Фейсбуці на сторінці Президента, де говориться, що «Мрія» летить, а він ще сам не знає, чи летить, чи ні. Такі качелі – це дійсно змінює тебе, коли мистецтво входить у владу, чи влада стає мистецтвом… Це був дуже дивний досвід. Ну і третє, коли вся спільнота почала ділитися на «за» і «проти», і були люди, які стримувалися, мовчали, казали, що ми ніби над ситуацією, але це так само якась позиція. Було дуже стресово.
– Нет у тебя чувства переутомления от этого всего? Люди еще долго будут докапываться, что и как было сделано, куда ушли деньги и т.п.
Мене це не дивує. Цей момент вже пройшов, мені тепер навіть цікаво, щоб до мене докапувались, перепитували – я буду розповідати. Хочеться відпочити, але, чесно кажучи, коли павільйон почав працювати, коли ти бачиш, як він реально працює, як перформери розповідають якісь дивні історії – це тримає в тонусі. Я б хотів піти, але не можу, тому що дуже цікаво за цим спостерігати, як люди зупиняються і слухають один стіл, інший, хтось іде, хтось залишається. Я вчора до восьмої вечора не їв, тут сидів, тусувався, просто дивився, як воно працює. Від цього я ще не втомився.
Нас ще цікавить видання українського каталогу. Ми тут зараз маємо англійський каталог, але це не каталог, це треба розуміти – це телефонна книга, це реальний артефакт павільйону. Ці тексти вийдуть українською (вони і зараз є онлайн), ми до нього підготовимось краще, він буде якіснішим. Можливо, підготуємо ще якісь тексти, тексти самих перформерів.
Резюме
Касательно эволюции моих ощущений от проекта. Пост в ФБ на эту тему вызвал двоякую реакцию. Кто-то оценил изящество философской «надстройки», кто-то ничего не понял, но посоветовал «не чіпати філософів», при этом эффектно прожонглировав именами Бекона и Локка и априори заподозрив авторов проекта в полном невежестве на их счет. Были и прочие остроумные и не очень ремарки – в виду категорического отрицания идеи. Это нормально. Но на своем видении настаиваю, хотя оно и идет вразрез с изначальной концепцией. Меньше шоу, больше абстракции. Той ее степени, когда она становится метанарративом и метаконтекстом. Чем-то гораздо большим, чем репрезентативность даже такого уровня, как Венецианская биеннале.
Карл Поппер, не одобрявший логический эмпиризм (для познания мира необходимы наблюдаемые доказательства, опирающиеся на рационализм, мир познаваем, надо только избавиться от ненаблюдаемого), сдал мне подходящую карту:
«Я пришел к заключению, что дарвинизм — это не проверяемая научная теория, а метафизическая исследовательская программа — возможный концептуальный каркас для проверяемых научных теорий».
Вот оно.
OPEN GROUP, вы не промоутеры, не «лицо» и прочие представительские функции. Вы – концептуальный каркас, метафизическая исследовательская программа. Мерило, наконец. По шкале релевантности вы и есть шкала. И пусть другие вами меряют степень своей сиюминутной или вневременной уместности, все эти любители «материализации чувственных идей». Вы должны промотировать и тащить в вечность только себя, а не искупать собой всю эту архаику. Как сказал один дядечка из Штатов, плывущий на катере в Джардини: «Эти молодые, продвинутые, дерзкие… Они ушли куда-то в другое измерение. Мы можем только наблюдать, как они исчезают за горизонтом больше недоступных для нас вещей».
Кто-то поверил в «доктрину» сразу, а кого-то не убедить никакими артистическими жестами.
Вы уже ушли. И незачем так активно здесь следить. Боюсь, пошлая суета вокруг разбазаривания народных денег «обрастила» проект излишними подробностями. Хорошо бы избавиться от «видео, перформансов» и прочей показательно-доказательной деятельности и остаться единственными источниками референции. Стать окончательно «ненаблюдаемыми». Пространство этого проекта под завязку забито свидетельствами его (проекта) пришествия.
Насчет силы убеждения… Кто-то поверил в «доктрину» сразу, а кого-то не убедить никакими артистическими жестами. Хотя не дай бог бы полетел. Измерение бы было очевидным («цирк в искусстве»).
Еще Поппера: «Социальная теория заговора… есть результат ослабления референции к Богу, и соответственно возникшего вопроса: «Кто на его месте»? И тут я вам смело отвечу – жесткий диск».
Соавторство в мифотворении такого масштаба и такого уровня – лучшее, что с нами со всеми случилось в эти времена. Ральф Ругофф недаром предложил свой антидот от хаоса и зыбкости нынешней эпохи, «когда любой факт может оказаться фейком». Искусство – вот что поможет нам принять и, возможно, простить. И эти времена, и то, что мы – игрушки в чьих-то руках.
Текст: Юлия Манукян
Фото Украинского павильона: Елена Субач, Вячеслав Поляков
