В серии «Четыре истории о пространстве» рассказываем о необычных отношениях необычных людей с окружающим миром и пространством жизни.
Писательница Ирина Фингерова родилась в Одессе, окончила медицинский университет, а теперь живет в Германии. Рассказываем ее историю.
— Расскажите о себе: кто вы и откуда, где ваши корни.
— Я Ира из Одессы, жила на Базарной вместе с тараканами, литературными амбициями и родителями, которые умеют материться на идиш. Авторка книги «Сюр-тук» (2017), антиутопии «Плацебо» (2019), детского рассказа «Квибик, пожиратель страхов/ Жахожер Квібік» (Фоліо, 2020), романа «Замки» (ударение на «а» и «и»); обладательница медицинского диплома и нарциссического расстройства, живу в Германии с 2018 года. А в 2019-м из меня вдруг вылез человек по имени Сара в прекрасном городе Каменц в Саксонской области.
— Древние греки считали себя космополитами — гражданами мира. Можете ли вы назвать себя космополитом?
— Я точно космополит. Если со мной говорить больше двух часов, я рано или поздно начну давать советы и скажу «всё получится, мир такой большой, он открыт».
— Чувствуете ли вы свою связь с определённым местом?
— Чувствую связь с моей комнатой, морем и ветряными мельницами. Мне очень нравится картина из «Трассы 60»: забытое Богом место, маленькая заправка и нервные блики фонарей. Потому что это такое нигде, но всюду. Станция между мирами. Я бы коллекционировала заправки, если бы они помещались в карман. Было сложно уезжать из Одессы, потому что там не было улиц, которые бы не вызывали эмоциональный отклик. Но именно поэтому надо было уехать, чтобы заметить себя, а не воспринимать по привычке в обычных декорациях.
— Что для вас служит ориентиром в разграничении личного пространства и всего, что находится вне вас? Эта черта условная или реально существующая?
— Моё личное пространство — это возможность комфортно сказать «нет». И какой-нибудь угол с окном, чтобы там можно было читать и писать наедине с собой. И чтобы туда нельзя было попасть без стука.
— Что такое для вас сакральное пространство, и чем вы наполняете свою обыденность (может быть, есть какие-то ритуалы, привычки)?
— Да, у меня куча ритуалов. Никак не могу понять: это у меня ОКР или я потомственная ведьма. У меня много маленьких разноцветных лампочек, беру их с собой во все переезды, ночью я иногда говорю с феями, которые там живут. Желаю полной луне спокойной ночи. Везде пишу на стенах и гостям предлагаю. Так я чувствую себя уютно.
— Каким опытом, приобретённым за время пребывания в Германии, вы могли бы поделиться, и чем он был бы полезен для Украины?
— Чему я научилась? Спрашивать, как зовут человека в форме. Любой. Кассира, охранника или медсестру. Видеть живое существо, а не функцию. Задавать вопросы о детстве/мечтах/любимом сыре. Удивляться потоку слов, который льётся из плотно сжатых две минуты назад губ.
Рассказывать о своём несовершенстве. Раньше я спотыкалась на каждом генетиве (родительный падеж, редко используется – прим. Ирины), тут же чувствовала себя иммигранткой с пакетом клише под мышкой (причём небритой) и лепила стервозно-защитную мину. Но оказалось, что как только признаёшься на собеседовании в больницу/на литературном вечере/в очереди за колбасой с непроизносимым названием, что вообще-то ты недавно переехала и неуверенно себя чувствуешь, появляется улыбка. Где-то в воздухе.
Потому что переезд — это сложно, сколько бы я не учила немецкий в Украине или не смотрела немецкое кино.
Сейчас я спотыкаюсь об генетив с удовольствием, как героиня тупого ситкома, где поскальзываются на бананах и ржут. Немцы любят поржать. Они громкие, стоят себе за своими бесконечными бочками, которые используют вместо столиков, и хлещут пиво. Вино тоже. Здесь можно купить бутылочку белого в любом фастфуде. А в Nordsee тусуются пенсионеры. В основном пары. Они занимают столики с диванами, жуют вставными зубами красную рыбу и разговаривают друг с другом. Говорят, как будто им интересно.
И это ещё один важный вывод. Старость — это не только ожидание собственной смерти как посылки, которую доставит курьер-новичок (даже подписи не попросит), старость — это возможность рассматривать то, на что никогда не хватало времени, и никуда не торопиться.
Ещё я поняла, насколько я многословна и насколько привыкла манипулировать словами, избегая близости, но провоцируя на неё других. Сейчас мой инструмент произведения впечатления куда более скудный. Приходится быть более открытой.
Ёршик для унитаза не появляется автоматически в каждом доме
Поняла, что ёршик для унитаза не появляется автоматически в каждом доме, как и мебель (здесь все квартиры сдают пустыми, а кровати часто продают без дна), и надо считать деньги, чтоб они не заканчивались неожиданно. Поняла, что моё знание о том, что я классная, не передаётся другим людям воздушно-капельным путём и что заново выстраивать свою самооценку, исходя из новых обстоятельств, сложно.
Нужно делать то, что не умеешь, а не то, что умеешь, чтобы развиваться
Поняла, что нужно делать то, что не умеешь, а не то, что умеешь, чтобы развиваться. Например, я впервые в жизни ставила мочевой и внутривенный катетер (неудачно, сто раз благодарила пациентов за терпение, лажала как могла, но меня никто не обматерил), и это наполнило мое сердце надеждой.
Я переехала всего полтора года назад и только в начале своего пути. Он оказался совсем не таким, как я ожидала. Последние 9 месяцев я в основном общаюсь только с одним человеком, которого я родила. Но декорации вокруг мне нравятся. Мы сейчас живём в маленьком городе в окрестностях Дрездена. Много деревьев, мало людей (всех безработных и алкашей, которые каждый день находятся в парке, как и я, я уже знаю, они ничего, практикую немецкий). Поиск нового дома — это большое приключение, требующее смелости. Приходится быть с собой слишком часто, много и близко. Это неприятно, но того стоит.
Когда нас увезли полицаи, я предложила им яблоко, а они нам предложили довезти до вокзала вместо штрафа
— Действительно ли менталитет играет большую роль в формировании человека, или это всё-таки больше вопрос воспитания и среды (например, в вопросах толерантности, экологического сознания)?
—Я почему-то вызываю у людей материнский инстинкт. В скорой подарили мишку, в полиции дали конфет, в супермаркете кассиры вечно укоризненно смотрят и косятся на «angebot» (скидка, специальное предложение, — прим. Ирины) — ты что, покупай дешевле. Сто лет назад мы с подругой автостопили на немецком автобане. Когда нас увезли полицаи, я предложила им яблоко, а они нам предложили довезти до вокзала вместо штрафа.
Если человек не занят постоянно вопросом выживания, то не взорвётся как порох от того, что от вас в автобусе воняет луком
Может, дело в том, что здесь ниже уровень базового раздражения. Если человек не занят постоянно вопросом выживания, то не взорвётся как порох от того, что от вас в автобусе воняет луком. Кстати, здесь лук любят. И очень спокойно относятся к физическим проявлениям, будь это кормление грудью в общественных местах или избавление от накопившихся газов. Я научилась громко сморкаться и говорить, что я врач (здесь очень чёткая вертикальная иерархия, и если ты выглядишь как малолетняя мать-одиночка, но говоришь, что врач, собеседник сразу меняется в лице).
Когда учишь другой язык, стараешься использовать как можно больше клише, хотя в своём от них избавляешься
Но, несмотря на это, я всё ещё совсем не считываю культурный код. Может, я знаю больше немецких поэтов, чем мой сосед, но если бы не он, я бы ни за что не узнала, что раз в год по почте доставляют календарь мусора. Это значит, что несортируемые отходы, мебель, одежду, да всё на свете можно выставлять у дома, а большая машина заберёт, но только в определённые дни. Самая большая проблема — я не могу идентифицировать банальность. Когда учишь другой язык, стараешься использовать как можно больше клише, хотя в своём от них избавляешься. Поэтому я не могу делать поверхностные выводы о том, интересен ли человек, с которым я поговорила 5 минут. Приходится пить с ним кофе. Чай тут паршивый.
Беседовала Варвара Лозко
