Максим Зацаринный — художник и режиссер родом из Черкасской области, который сейчас живет и творит в мастерских одесского судоремонтного завода. Одним из важных периодов жизни Макса стала работа на стройке и реставрация одесских фасадов — работа ремесленная и физически тяжелая, тем не менее связанная с искусством. После всех поисков границ между искусством и ремеслом, в 2021 мы все еще задаемся вопросом, что первично или более ценно. Максим рассказал журналу Про|странство о неоднозначном опыте, сложностях и проблемах с которыми он столкнулся на стройке, и том, что его вдохновляет в этой деятельности.

— Как ты попал в эту сферу?

До стройки я работал в Польше шесть месяцев. Я ездил дважды и каждый раз это крайне сложно. Если бы это было не так тяжело, я бы, может быть, даже возвращался бы. Там я работал на верфи, где раньше строили корабли, были разные цеха, которые сдавались в аренду. И я работал в одном из таких на металлоконструкциях. Работа с металлом дала моему внутреннему человеку, который рисовал и был настолько мягок, что не мог взять шуруп в руки, что-то совсем новое. Перед Польшей я не представлял, что это будет так тяжело. Мой знакомый из института пробыл там три месяца. А я подумал, что если он смог за месяц заработать две тысячи евро и привести их в Украину, то почему я не смогу.

В тот период я только переехал из Львова, где был погружен в религиозно-мистическую тему, и жизнь там дала мне много опыта работы с душой, с каким-то неявным. Я жил там год и работал охранником — я просто стоял целый день и читал молитвы. Там у меня почти не было друзей, я приехал просто, убегая от своих проблем. А до Львова, был Киев.

Самое странное, что, вспоминая себя в прошлом, я часто думаю: «был вообще глуп». О чем он думал? Что он делал? Я смотрю на свое резюме и у меня там начиная с 2016 каждый год минимум по пять выставок. Когда я приехал в Киев и познакомился с акт-группой FABRIKA. Там устраивались выставки ведь арт-группа ФАБРИКА была еще и кураторским проектом. Но мой киевский период закончился, я сделал на прощание лекцию на выставке svitlo, куда пришло, наверное, наибольшее число людей за все время — зал был набит битком. На лекции я расплакался, хотя не ожидал от себя такого, просто эмоции переполнили меня. Я всплакнул, обернулся, проектор светил в лицо. Я что-то рассказывал, замолчал и все поняли все, и я возвращаюсь, продолжаю. Мне потом сказали, что тогда половина зала рыдало вместе со мной. Я так много разговаривал об этом месте и о моем понимании Бога, о том, как я вижу, как нахожу его с помощью фотографии.

Но я ушел в свободу, бросил себе серьезный вызов, превозмогал себя каждый день и очень изменился в Польше. В первом за три месяца сообщении своей девушке Даше Чечушковой я сказал, что меня нет, что я умер, но руки окрепли, стали помощнее. Я там научился брать этот шуруп. Я вернулся в Украину, три месяца побыл тут и не особо планировал возвращаться, потому что это действительно было очень тяжело, но все-таки подумал, что второй раз будет легче — я уже знаю там кухню, язык и все такое, мне казалось, что я настроен на взаимодействие. Сопротивлялся максимально, но решился: еду второй раз и оказалось, что легче не стало, вообще. Во второй раз у меня еще и украли все деньги, которые я заработал там. Мне пришлось уехать в Киев к другу, так я и попал на стройку, где впервые взял шпатель в руки, хотя я не знал, что им делать. Но я там помешал клей, познакомился с некоторыми инструментами. Приехал в Одессу, где мне друг говорит, что сейчас строители в Украине могут зарабатывать тысячу долларов в месяц. Мы обсуждали с ним, что, если оставаться в Украине, то нужно как-то тут состояться и стройка — один из вариантов. Я пошел на фасад стены.

Там, куда я пришел, бригадир был сам новенький, он даже не знал, как инструментом пользоваться. И он не понял, что я еще больший дилетант. Я думал, что я что-то знаю, но оказалось, что очень немного. Мне показывают на готовую стенку и говорят: «нужно сделать также», — хорошо, а там десятиэтажное здание, и мне нужно сделать целую полосу стены от верха донизу и шириной метров пять, а я к такому был не готов. Мне дали напарника, и я спросил: «он что-то умеет?» — бригадир ответил: «умеет». Встречаю я этого человека и первое, что он спрашивает у меня: «ты что-то умеешь?». Я в ответ: «А ты что-то умеешь?» — и мы все поняли. Мы оба ничего не умели и нам пришлось научиться.

Потом я искал новую работу. Мой друг Дима, одесский художник, сказал, что где-то работает на стройке. Я сказал, что приду и пообщаюсь с бригадиром. Мне озвучили вполне приемлемые условия, что заработок идет не по ставке, а за квадратуру — мне это показалось правильным. А позже оказалось, что это все скользкая и хитрая, не очень приятная история, которая стала неоценимым опытом, но это единственный путь в эту профессию. Я проработал чуть больше года на том объекте, научился всему, стал почти бригадиром, и уже мог по необходимости делать все процессы сам. А потом уперся в тупик. Дома строились, но внутренняя неудовлетворенность росла, потому что я смотрел на этих людей, понимал, какие они хорошие и что многих я могу уважать, но мне не нравилось, что с ними происходило.

— Что это была за работа?

Организация РСУ (ремонтно-строительное управление) занимается разнообразными ремонтными работами. Реставрация — их узкий профиль, здесь я уже познакомился с тем, как лепить из штукатурки и шпаклевки. Когда я туда пришел, командовали всем два брата, которые мне показались неплохими людьми и сначала я был всем доволен.

На стройке нет структуры и формы, которая подталкивала бы к развитию всех причастных

Я увидел, что строительная организация выигрывает грант, ясно, что там есть свои подводные камни и манипулятивные схемы. Но на стройке как будто нет структуры и формы, которая подталкивала бы к развитию всех причастных. Возможно, это зависит от человека и того, к чему он вообще стремится, но всем, кроме бригадира не хватало денег. Мне кажется, что у бригадира было вообще замечательно. И у всех, кто выше соответственно.

Руководители, похоже, специально создают условия, где человек в тюрьме, ведь если он уходит, он не получает своих денег. И тот факт, что компания постоянно задерживает выплаты (не тысячу и не две, а по двадцать, тридцать, сорок тысяч), удерживает людей. Она кормит и дает тот минимум, чтобы ты не мог все бросить, но ты вечно будешь в ожидании. На реставрации дома на Ланжероновской, 19 мы сделали третий, второй этажи (делается сверху вниз, ведь все капает и осыпается вниз), я начал возмущаться и мне начали отвечать «так кто платит все деньги, если не сделан весь дом?». После того, как мы сделали второй этаж, прошло месяца три, я уже немножко озверел. Внутри бригады разгорелось недовольство. Мы получаем копейки, которых не хватает ни на что. Кто-то должен отправлять еще денег в семьи, жить в общежитиях, кто-то уже умирает от пьянства.

Я на работе похоронил товарища. За полгода ты сближаешься с человеком общаешься, интересуешься, чувствуешь его доброту. Роману было чуть за тридцать, но выглядел он старше. Он вообще был непьющий, и я только потом понял, что у него были проблемы с алкоголем и он отказался от него совсем, чтобы не втянуться. Но он морально зависел от своего брата, с которым работал. Брата этого уволили как раз за пьянство, он не выходил на работу, потом и вовсе уехал. Неясно точно, почему Рома начал пить в какой-то момент, но, я думаю, что ключевую роль сыграло возвращение брата. Их развели по разным бригадам, зная, что Рома может уйти в запой. Но жили они в одном общежитии. Ясно чем это все закончилось.

Еще есть сроки и, если ты не успеваешь, то этим еще могут создавать лишнее давление: «сроки горят, мы теряем деньги». Это снова же схема. Начальство вынуждает выходить на объект по воскресеньям, ведь мы не успеваем, ребятки. Старшие могут манипулировать цифрами и знать все. Вас подгоняют, ведь сроки-сроки. При этом о реальной цене работ ходят только мифы, какие-то бригадиры знают, но рабочие не знают ничего. Процессов много и за каждый из них платятся отдельные деньги: краска, шпаклевка, штукатурка, демонтаж и прочие. И если прийти за цифрами о проделанном, можно хотя бы чуть посчитать сколько ты за день заработал. Но ты физически не забираешь эти деньги, они остаются на твоем счету.

У людей, с которыми я работал, были неприятности и беды не только из-за алкоголя, но и из-за наркотиков и сложных семейных ситуаций, на атмосферу там я смотрел как на некий бытовой спектакль. И я от завода до всех строек чувствовал, как там все реально, какие там эмоции в глазах уставших работяг.

Предполагается, что когда ты заканчиваешь дом, его должны принять и выплатить все. Мы заканчивали Ланжероновскую и я не хотел уходить на другой дом, я привык к бригаде, Костя, бригадир участвовал в моем спектакле, я его на СРЗ приглашал, мы с ним общаемся. Но, когда мы заканчивали все, открасили, осталось работы на неделю, мне сказали пойти в поддержку на второй дом на углу Бунина и Пушкинской, ведь там они все не успевают. Мне говорили: «ты молодец, так хорошо справляешься, а там есть ребята, которые без тебя вообще никак, ты должен им помочь, потому что ты многое сам делаешь». Я ушел с мыслью, что я вернусь на следующий дом к своей бригаде. Там было по бригадиру на каждой стороне дома, одну делали быстро и вопросов не было, но другая опаздывала и это создавало некий контраст. Два работника, которые на ней работали были сильно подавлены, это для них был очень затяжной бой, они уже очень долго ждали свои деньги и выполняли тяжелую работу, уставали, хуже все делали. Мне еще не отдали за старый дом все деньги, а я уже проработал на новом объекте два месяца — новый долг набрался. Мне хватило денег, чтоб пойти в отпуск на месяц — сделать новый спектакль и уехать на дачу. Возвращаюсь на работу, а у одного из двух рабочих в бригаде умер брат, ведь они ночью пили, и он захлебнулся рвотой. После такого можно было бы понять, что нужно остановиться вовсе, но этот парень еще больше запил и уехал на Донбасс. Бригадир через месяц не выдержал, не забрал свои деньги и ушел. Нас осталось двое. И они так мало сделали за мое отсутствие. Сравниваю две эти стенки и понимаю, что другая бригада начала позже моей и все равно успели обогнать по всем работам. А история этого дома в том, что там уже сменилось несколько бригад и коллективов: кто-то не выдерживал, кто-то взламывал ночью будку и крал весь инструмент и исчезал. И они еще это медленно делали. Это обычная ситуация и странно, что дома все-таки как-то строятся. Процесс вроде бы эффективный, но внутри просто тухлятина. Качество было бы лучше, если бы все делалось из удовольствия, когда ты не хочешь портачить, саботировать, махать рукой: «да, ладно, меня и так все достало, лишь бы доделать».

Стройка не в руках, а в голове —нужно видеть все процессы в объеме, как акт создания реальности

Работники умели делать все, но у них отсутствовала мотивация. Стройка не в руках, а в голове —нужно видеть все процессы в объеме, как акт создания реальности. Хотя на такой работе ты постоянно узнаешь что-то новое, задачи очень разнообразные и уметь все почти невозможно. Работа, в целом, агрессивна: ты целый день стоишь на улице и слышишь постоянный шум. Это я нахожу в этом какую-то музыку, но выдерживать такое каждый день совсем непросто. Рабочие могут просто материться на воздух от напряжения, услышав, как кто-то просигналил на улице.

Есть разделение: кто-то шпаклюет, кто-то клеит декоративные элементы из гипса или пенопласта, кто-то, кто лекалами из раствора тянет тяги и прочие. Пенопласт покрывается акрилом и срок использования у них достаточно долгий, учитывая, что это «мертвая» материя — пластик долго не разлагается. В первом доме процентов десять было из пластика, а на втором — уже 50 на 50. Это первый дом РСУ с настолько сложной архитектурой. До этого у них были просто дома и старая школа. Я отследил у себя этапы профессионального развития, легкости в работе: появились какие-то секреты, как что делать лучше. Одно дело, когда тебя учат и показывают отточенный механизм, а другое, когда ты можешь сам найти рецепты и формулы, методом проб и ошибок рассчитать оптимальные варианты — как это было с работой с гипсом: мы сами на площадке нашли то вещество, из которого можно протягивать тяги по стенке. Тяги — это силуэт одной повторяющейся формы плинтуса. Вырезается лекало и проводится несколько раз по незастывшей штукатурке, выложенной на стене, и по плоскости собирается лишнее, а остается только нужная форма. Это древний способ, которым строилась вся старая Одесса. Гладко с первого и даже второго раза не получается никогда. Процесс нужно повторять много раз, чтоб не было ни одной дырочки. Нам нужно было подобрать такие пропорции раствора, чтобы можно было сделать все не за пять-шесть раз, а за три.

— Что с домами в Одессе?

Когда приходят на дом, все чистят и проводят демонтаж. Сбивают то, что нельзя восстановить и требует полной замены. Где-то проводится реконструкция, а где-то реставрация. Если на первом доме это было процентов 50 на 50, то второй — это уже было на все сто процентов реконструкция. Часто здания в таком состоянии, что они просто рассыпаются. Легче просто сделать ровную плоскость и налепить новое.

Ракушечник мы просто рукой стирали горстями. Были стенки, которые нам пришлось армировать, заливать заново и укреплять. Новый слой штукатурки все равно не фундаментально влияет на крепость дома, но становится поспокойнее. А новые тяги значат меньше риска, что что-то свалится на голову. Крыша — это основа прочности здания. Прежде всего нужно чинить ее. Это не делает здание новым, но на какое-то время продлевает его жизнь, может, лет на пятьдесят с некоторой гарантией. Но, конечно, что-то повредиться раньше, ведь проблема в том, что, когда мы шпаклевали первый дом, мы закончили третий этаж, и, всего через неделю там уже образовались трещины. Здание ходит и шатается и трещин очень много. Неделя. Когда здание живое, это неизбежно. При том, что материалы были как раз подходящими для таких работ.

Мне важно понять для себя, проверить на собственном опыте: существует ли форма, где дома реставрируются и при этом все счастливы

Я еще поработал сам на эркере, и нас перевели в арку, ведь начались морозы. Как должно быть: ты работаешь в сезон, но, когда дожди или морозы, ты имеешь финансовую подушку, с которой можешь не выходить на работу в такую погоду. А тут она есть, но не на руках и это манипулирование сроками, зима, морозы — кошмар. Я не закончил этот дом и уволился. Но я знал, что деньги я получу только, когда весь дом будет готов, и арка, и еще одна стена — это еще на три месяца минимум. Я понял, что нужно что-то в жизни менять. Мне не выплатили все деньги, конечно же. Но еще хуже то, что те, кто там остаются, реально думают «нам больше будет».

— Чем ты занят сейчас?

Я работал на структуру и организацию, а сейчас я работаю на себя. Я выбрал другой тип развития и взаимодействия с людьми. Мне хочется построить мир реставрации и строительства таким, как я его вижу в идеале. Я сейчас получаю очень много инсайтов о том, как должна выглядеть работа всех — от создателей идей до исполнителей. Отсоединившись, я встретил людей, которые были мне равны во всех моральных аспектах. Я сейчас открываю свое дело. Мы занимаемся оформительскими работами, росписью стен и подобным. Но я планирую лепить и лить формы и дальше. Мы с моей командой могли бы уже сейчас брать заказы на реставрацию и делать все от «а» до «я». Перемены всегда к лучшему и сейчас я зарабатываю за день, как там за неделю. Мне важно понять для себя, проверить на собственном опыте: существует ли форма, где дома реставрируются и при этом все счастливы. Когда ты налаживаешь связь напрямую с клиентом, строишь отношения, где первый человек у руля отказывается вести себя мерзко. Существуют же формы взаимодействия, где заказчик учувствует в том, как расходуются его деньги. Нет ничего плохого в том, чтоб просто огласить цену за квадрат. Есть цена отдельно за работу и отдельно за материал. Из этого можно выбрать среднее и достичь качества. И важно смотреть с кем ты работаешь, искать целеустремленных. Мне важно отдаваться работе. Я могу не спать ночами, мчаться со рвением на смену. В перспективе никому не выгодно терять хороших работников, когда каждый выполняет процесс, в котором он профи.

Суть в том, чтобы любить, что ты делаешь

Нас в команде трое, все с СРЗ-2. Я в работе с ребятами — это отдельная штука, которую могут понять только строители. Мои единомышленники — это невероятно сноровистый Паша Клименко и Дима Хотер, который влюблен в краски, он постоянно о них думает, рисует баллончиком, и очень меня вдохновляет. Дима сказал недавно, что краски живые и я ему поверил, ведь он знает о них больше. Его любовь к цвету и краске заслуживает всех похвал. Суть в том, чтобы любить, что ты делаешь. Паша любит варить из метала. Он постоянно об этом думает. Но этих интересов и занятий много, сначала мне казалось, что даже слишком: Паша еще снимает, мастерит, Дима занимается мопедами, я ставлю спектакли. При этом мы идем после работы, где мы устали, и каждый дальше думает о работе. Оказывается, можно просто друг с другом играть честно и открыто и, чтоб всем было от этого классно — я верю в это. Мы все время учимся. Сейчас между нами возник диалог людей, которые хороши в том, что они делают и имеют общие интересы. Я вижу это, как некие миры и стихии, которые сходятся в танце и порождают новое. Паша сказал, что мы говорим о чем-то большем, о самом творчестве, взаимодействии, будущем. Я сформулировал, что я хочу делать лепнину и хочу делать это в Одессе. Мы творим вместе с Дашей — моей девушкой, тоже художницей. Я могу принести штукатурки, размешать все, выкатать плитку, а она что-то начертит с закрытыми глазами. Я леплю, она разрисовывает, создает антураж. Мы уже сделали много таких скульптур. А, что, если мы, объединившись, сделаем что-то совсем невероятное и новое? А если к нам присоединится еще и профессиональный архитектор?

И я еще думаю, как бы соединить эту деятельность со спектаклями? Я смотрю на себя, как на некую деталь в создании чего-то за пределами нашего опыта, и размышляю о том, что этих супергероев с их внутренней любовью к делу можно очень сочно проиллюстрировать Представляю себе композицию, где Паша — это каркас, я тело, а Дима — вид и цвет. А спектакль — это все вместе плюс время и его ощущение. Это шоу торжества гротескного выхода, снятия скатерти со скульптуры. Все, что создается для момента сейчас людям, всем. Спектакль будет именно об этом. Оформление вдохнет в него жизнь, как доктор Франкенштейн в свое творение. Может нам и правда создать какое-то такое существо?

Беседовала Анастасия Филенкова