Попытки вообразить жизнь на Луне привели мыслителей XVII века к пространственной революции. Сама постановка вопроса о выходе за пределы планеты уже не позволяет останавливаться на этике и идеальном общественном строе. Чтобы представить себе жизнь селенитов, Сирано де Бержерак был вынужден переселиться с Земли сразу в безграничную Вселенную, потенциально наполненную множеством миров. «Полетев» на Луну, он одновременно разрушил и геоцентрический, и гелиоцентрический космос.
Путешествия на Луну в XVII веке
Рассказы о путешествии на Луну — отдельный утопический жанр, возникший почти в то же время, когда классические утопии распространялись в Европе. Во многом они сходны с текстами Фрэнсиса Бэкона, Иоганна Валентина Андреэ и других утопистов начала XVII века. Так, селениты в романе «Человек на Луне» (издан в 1638 году, написан, вероятно, в 1620-е) епископа Фрэнсиса Годвина исповедуют христианство, как и новые атланты Бэкона. Сам разгласитель секретов — герой романа — ожидает решения представителей церкви как легитимации своего рассказа.
Почти одновременно с произведением Годвина была издана книга еще одного епископа Джона Уилкинса — «Открытие мира на Луне, или рассуждение касательно того, насколько возможен обитаемый мир на других планетах». В 1634 году была посмертно опубликована рукопись Иоганна Кеплера «Сон», также посвященная путешествию на Луну. Этот текст описывает астрономические особенности, хотя там есть и элемент мистерии, ведь информацию о лунной астрономии герою сообщает дух. Он к тому же рассказывает, что чаще всего духи берут с собой на Луну ведьм как наиболее подготовленных к далеким перелетам людей.
Наверное, самое известное из этих утопических произведений — дилогия Эркюля Сирано де Бержерака «Иной свет», состоящая из книг «Комическая история государств и империй Луны» (1657) и «Комическая история государств и империй Солнца» (1662). В этих произведениях автор упоминает и своих предшественников — Томмазо Кампанеллу, Фрэнсиса Годвина, Джероламо Кардано и других, получивших тайные знания от жителей Иного света. Разумеется, не обошлось и без розенкрейцеров. Таинственный солнечный учитель главного героя говорит о них: «Кружок молодых людей, которых я научил многим хитростям и открыл крупицу тайн природы».
Читать еще: Если бы розенкрейцеры строили города: утопия Иоганна Валентина Андреэ
Райский сад как место инициации
Уже первое предположение героя книги относительно Луны одновременно и географическое, и этическое: «Луна — такой же мир, как и наш, причем наш служит ей Луной». В идеологически-сатирическом плане это завязка к высмеиванию земных укладов через их отражение на Луне. Но в плане пространственном это знак, что на Луне мы встретим зеркальные относительно земных особенности жизненного устройства.
Между первоначальным предположением и попаданием на Луну герой Сирано, так же как и герой Годвина, посещает далекие края на Земле. Поскольку Канада, куда он попадает, — французская, из непривычного он там видит только голых индейцев, с которыми, впрочем, так и не вступает в контакт.
Настоящий прорыв в параллельную лунную реальность случается накануне Иванова дня. Герой вспоминает дату мимоходом, но мы же помним, что именно в Иванов день цветет папоротник. Это точка космического и церковного цикла, четко противоположная Рождеству. Летнее солнцестояние, в противоположность зимнему, – очень важный праздник для народов Северной Европы. Если хотите увидеть пустые Ригу, Таллинн или Стокгольм — отправляйтесь туда на Мидсоммар, или на Иванов день. Мидсоммар становится временем инициационного путешествия, ведь, как мы уже видели раньше, попасть на утопическую луну можно только путем полной дезориентации и блужданий.
Вам будет интересно: Сакральная география Новой Атлантиды
После нескольких дней полета герой попадает на Луну, при этом он падает в самый центр Земного рая, на Дерево жизни. Опять же, это можно истолковать как сарказм по отношению к библейской истории, но в символическом плане это фактическое воскресение после смерти. Сам Сирано де Бержерак описывает свое состояние как существенно измененное — он должен был бы погибнуть после падения, но вследствие прикосновения к райскому яблоку пришел в себя, он был голоден во время пути, но перестал ощущать голод после прилунения.
В лунном райском саду не видно следов человеческого вмешательства. Вопреки библейскости садового пространства, там нет ощутимого присутствия Бога, а библейские сюжеты описываются скорее как занимательные физические эксперименты. Но прежде чем выйти из райского сада и попасть в реальное лунное пространство, герой еще раз изменяет состояние сознания — отведав плод с Древа познания, он на некоторое время теряет ориентацию в пространстве, а приходит в себя посреди безлюдной незнакомой местности.
Публичное пространство лунного города
Поскольку лунная реальность представляет собой не антипространство, а зазеркалье, в быту она очень похожа на земную, только перекрученную наоборот. Так, на Луне есть заведения общественного питания, но в них не едят еду, а наслаждаются ароматом, поэтому посуда там не нужна, а для лучшего контакта с ароматным паром человек должен раздеться перед едой. При этом для веганов предусмотрены отдельные комнаты, ведь обойти запах мяса намного сложнее, чем его кусок.
Вместо использования звуков обычные селениты жестикулируют разными частями тела, поэтому для лучшего понимания им тоже приходится раздеваться. Состояние обнаженности естественно, и оно отзывается рефреном упомянутых в начале книги голых индейцев Канады.
Следует отметить, что на языке жестов на Луне общаются преимущественно простые люди, в то время как у аристократов есть собственный язык из мелодий, которые можно напевать или играть на инструментах. Своеобразная фонетическая каббала, язык птиц, о котором так много будут впоследствии писать Грасе д’Орсе, Фулканелли и другие исследователи западного герметизма. Живут аристократы тоже отдельно от простого люда, а королевский город с дворцом так же отдален от обычных селенитов, как и европейский аналог от обычных горожан.
Поскольку главного героя жители Луны считают не человеком, а животным, ему почти не представляется случая попасть в бытовые помещения. Но из описания мы узнаем, что основные институции, отвечающие за стабильность социума, — больницы, гостиницы, тюрьмы, академии на Луне есть. У богатых селенитов также есть личное жилье, слуги и дополнительный персонал, к примеру, специальные физиономы, которые подбирают состав ароматов для обеда и сна в зависимости от конституции каждого жильца и гостя дома.
Лунный кемпинг
Частные дома состоятельных селенитов бывают двух типов: подвижные и неподвижные. И первые, и вторые сделаны из дерева, что делает их более маневренными. Подвижные дома строятся на колесах, и каждый раз при смене сезона движущиеся города перегоняют на новое место, более благоприятное для проживания в это время. А вот у неподвижных домов под фундаментом имеется полость высотой с само здание, благодаря чему зимой их можно погружать под землю, а весной выводить наружу.
Перемещение городов на Луне, где люди мало болеют, могло быть привязано к эстетическим предпочтениям и комфорту. Но для европейца, пишущего во время очередной вспышки эпидемии, это может быть настоящим спасением. Утопический цикл создавался в те времена, когда неподвижные европейские города от Лондона до Москвы были опустошены чумой, за 1650-60-е годы от нее погибли сотни тысяч землян. Так что смена места проживания на более проветриваемое и далекое от эпицентра болезни считалась одним из лучших способов борьбы.
Множественность миров или гелиоцентрическая система?
Само по себе путешествие на Луну, несмотря на техническое сходство, концептуально очень сильно отличается от путешествия на утопический остров. Ведь речь идет не только о моральном антагонизме или прогулках на четырех конечностях — в конце концов, герой соглашается, что так ходить естественнее, чем на двух ногах. Путешествие на Луну, а тем более на Солнце, обращает наш взгляд на проблемную в то время тему множественности миров.
Как и розенкрейцеры, Сирано был сторонником научного прогресса и основательно изучал последние научные изобретения и теории. Еще до полета на Луну главный герой спорит с канадскими иезуитами и защищает сперва гелиоцентрическую модель мира, а затем и модель бесконечной Вселенной и множества населенных миров.
 |
Вам будет интересно: Как эпидемии влияли на развитие городов: суровые уроки горького опыта |
Туда, где мы сегодня бываем благодаря оптике, в XVII веке людей приводила этика: всемогущий и вечный Бог, создав бессмертную душу, не мог создать ограниченную в пространстве Вселенную. Более того, исключительно из-за гордыни человеческой мы считаем себя обитателями единственной населенной планеты во Вселенной, ведь Бог не стал бы создавать огромный космос ради горстки грешников на крошечной планетке у одного из светил.
Безграничность Вселенной — это отречение от Аристотеля, вышедшее из-под пера доминиканца Джордано Бруно. Ведь в классической схоластике наличие бесконечного ряда свидетельствовала скорее о несовершенстве, в то время как совершенная Вселенная сводилась к Первопричине или Первооснове. Напротив, мистические учения Бруно и Кампанеллы, предшественников Сирано де Бержерака, выводили за пределы педантичной Вселенной схоластов.
Теория множественности миров стала свидетельством нового отношения к пространству, из которого убрали представление о центре. Ведь аристотелевская, схоластическая и многие другие традиционные космологические модели концентрируют реальность вокруг абсолютного центра, и даже гелиоцентризм не является принципиальным преодолением этой модели. Напротив, теории Джордано Бруно и его выдающегося предшественника Николая Кузанского делали относительным любой центр, гомогенизируя и релятивизируя пространство.
Единственным доступным центром этой бесконечной и бесцентровой Вселенной становился человек как наблюдатель. И Сирано де Бержерак неоднократно подчеркивает важность наблюдателя как центрального элемента. Земля и Луна фактически являются зеркалами друг друга, и обитатели каждого небесного тела воспринимают другое как Луну, в то время как собственное считают Землей. Для путешественника же на пути между этими светилами в определенный момент они оба становятся одинаковыми, и уже невозможно отличить Землю от Луны.
Итак, несмотря на значительно большее внимание к философской и юмористической стороне текста, Эркюль Сирано де Бержерак ввел в утопический жанр непривычное для своего времени отношение к пространству. Совсем непохожее на аристотелевское, оно полностью отвечало гуманистическому, ведь именно человек вновь становится мерой вещей.
Иллюстрации: Елена Зублевич
Перевод с украинского: Мила Кац
