Когда мы говорим об отличиях монотеизма и политеизма, нужно помнить, что самое простое их объяснение является сущностно конфессиональным и отражает христианский или просветительский постхристианский взгляд на другие религии. В контексте сакральной географии моно- и политеизм необходимо воспринимать как способы объединения разных сообществ в одно жизненное пространство. Ведь до Нового времени сообщества отличались прежде всего своими религиозными убеждениями, а не национальными, языковыми или еще какими-нибудь.

Монотеизм и политеизм в глазах европейцев

Обе эти категории часто используются для определения религии в зависимости от количества божеств, в которых верят ее адепты. Но в действительности это лишь два якобы противоположных термина из множества. Если люди верят в одно божество, то это монотеизм, а если в несколько — это политеизм, если одно божество правит остальными, а затем его сын занимает место отца — речь идет о генотеизме, а когда все божества представляют собой эманации одного сверхбожества или принципа — это супратеизм.

Это технические определения, каждое из которых отражает в упрощенном виде какую-либо мифологическую систему. Так, классический генотеизм — это древнегреческая мифология, а классический монотеизм — это ближневосточные системы верований, и не только иудаизм, а и культ Ваала, конкурировавший с ним. Но нужно понимать, что все эти понятия не объясняют реальность как таковую, а предлагают методологические рамки для объяснения религиозных феноменов. Определенное течение причисляли к религиозным на основании сходства с христианством и места, которое оно занимало в жизни европейцев XIX века.

Именно в тот период начались системные попытки ответить на вопрос о закономерности религии как таковой. Стремление объяснить религию возникло в среде верующих — теологов или миссионеров, представителей колониальных администраций и т. д. Очень часто их подходы были связаны с практическими нуждами — управлять покоренными иноверцами, распространять собственную религию там, де ранее господствовала другая.

Некоторые религии считались низшими из-за меньшего сходства с христианством, а некоторые — высшими из-за монотеистичности не только для удовлетворения потребностей колониального администрирования. Сыграла роль и принадлежность исследователей к западному (пост)христианскому миру. Регион Ближнего Востока был очень интересен для религиоведов, потому что оттуда произошло христианство. Также ключевые тексты региона — Библия и Коран — были издавна известны европейцам, и именно под их влиянием мышление жителей Ближнего Востока приобрело монотеистический характер.

Европейские исследователи часто приписывают неевропейским религиям более-менее случайные черты. В то же время они пытаются проследить закономерности и сходство с привычными формами религиозности и акцентируют внимание на непривычных, отличающихся моментах. В частности, столкновение европейцев с китайской культурой сформировало представление о конфуцианстве как о несколько искаженной форме религиозной этики, близкой к христианству, в то время как даосизм (в том числе и из-за формирования взглядов на него на основании отношения конфуцианцев) стали считать язычеством и идолопоклонством.

При этом ни современные китаеведы, ни современное местное законодательство о свободе совести часто вообще не причисляют конфуцианство к религиям, а тем более не считают его сущностно близким христианству. Впрочем, тема знакомства европейцев с так называемыми «восточными религиями» и интерпретации последних как более или менее приближенных к христианскому монотеизму заслуживает отдельной статьи.

Два подхода к моно- и политеизму

Распространены и в то же время опасны подходы к монотеизму и политеизму, пытающиеся сопоставить их в историческом ключе. Первый подход утверждает, что религия постепенно эволюционирует от политеизма к монотеизму. Этот подход приобрел популярность на рубеже ХІХ–ХХ веков, поскольку совпал с общим трендом на эволюционизм и направленность в будущее. Для мировоззрения Нового времени, в частности и религиозного, и даже эзотерического, характерно превознесение будущего в противовес прошлому.

В прочтении христиан-эволюционистов (такие тоже есть, очень яркий пример — Пьер Тейяр де Шарден) народы постепенно эволюционировали от политеизма как природной религии к способности понять монотеистическую истину христианства. Тогда постепенно монотеизм занял место политеизма, а на смену несовершенному монотеизму средневековья пришел рафинированный монотеизм антитринитарного протестантизма.

По мнению эволюционистов-атеистов, пытавшихся объяснить религию как форму социальной организации, эволюция происходит от политеизма как чего-то низового, несистемного и слабо иерархизированного к монотеизму как централизованной иерархической системе, соответствующей абсолютизму в управлении государством. А потом, когда общество развилось еще больше, на смену монотеизму христианства приходит атеизм постхристианства.

Обе эти теории еще и удобны в объяснении экспансии европейской цивилизации. И западное христианство, и атеистическое просветительство должны привести все народы мира к идеальному состоянию, которым является западноевропейское общество. Можно подождать, пока все дойдут до этого естественным путем, но это долго и не каждому под силу. Быстрее привести неразвитые народы к идеальному состоянию насильно, для их же блага.

Второй подход по происхождению тоже христианский. Он говорит, что религия постепенно деградирует от монотеизма к политеизму, и это ее естественная энтропия. Христианский монотеизм — это божье чудо, когда окончательно деградировавшему человечеству заново открылась первозданная монотеистическая истина.

Этот подход известен как прамонотеизм, Urmonotheismus или первобытный монотеизм. Он тоже опирается на исторические примеры, в частности на наличие верховного божества во в целом политеистических системах африканских и австралийских религий. Его основоположником считается немецкий богослов и миссионер Вильгельм Шмидт, которому, однако, предшествовали немецкие романтики ХІХ века, в частности и выдающийся Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг.

Теория прамонотеизма тоже очень удобна для христианских исследователей, ведь никто не отменял процесс творения. Даже если человек как-то менялся вместе со своей религией на протяжении истории, христиане все же не могут допустить, что Адам был меньшим монотеистом, чем Моисей. А так все сходится — после Адама человечество деградировало, а потом с Христом вновь возвысилось.

Монолатрия, генотеизм, мифология

Разграничение монотеизма и политеизма — скорее теологический конструкт, призванный подчеркнуть специфику авраамических религий. Более нейтральная терминология, введенная светскими исследователями, начала формироваться вокруг термина «генотеизм». Его ввел один из первых религиоведов — Макс Мюллер, хотя источником этой теории был, вероятно, опять-таки немецкий романтизм, в частности Фридрих Шеллинг, чьи лекции по философии мифологии Мюллер посещал в Берлине.

Суть генотеизма, или монолатрии, состоит в том, что люди признают существование сверхъестественных сил и даже разных божеств, но только одно божество является высшим, достойным поклонения. Монотеистический Бог является метафизическим, в то время как генотеистический Бог — мифологический, то есть обладает своей историей, а не пребывает в вечности. Верховное божество генотеизма может изменяться со временем или в пространстве. То есть в одном и том же древнегреческом мире где-то на Олимпе верховным Богом может быть Зевс, а в Ольвии — Ахилл, хотя Зевса там тоже могут почитать. Да и сам Зевс долго и тяжело шел к тому, чтобы стать верховным Богом олимпийцев.

Монолатрия — результат восприятия сообществом одного божества как своего покровителя, с которым заключается завет. Хороший пример приводит Библия, где история еврейского народа подается как постоянные попытки обратиться к другим богам. Наличие других объектов почитания не отрицается, но постоянно подчеркивается необходимость обращаться к Богу Израилеву, а не к чужим богам.

Кстати, последователи других богов региона зеркально призывали почитать только их и даже обращали другие народы в свой монотеистический культ. Вспомним хотя бы попытку римского императора Гелиогабала учредить монотеистический культ сирийского Элагабала в самом Риме, поставив его выше культа Юпитера.

Говоря о монолатрии, нужно также учитывать, что в античном мире существовало несколько уровней религиозности. Фаддей Зелинский выделяет в греческой религии официальные культы (Зевса Олимпийского, Паллады Афинской, Аполлона Дельфийского) и мистериальные течения (элевсинские, орфические мистерии; можно прибавить к этому мистерии Митры, Дианы и другие).

Принадлежность к первому типу культов и обязанность его отправлять были связаны с гражданством полиса, поскольку обычно в каждом полисе было собственное верховное божество-покровитель. Принадлежность к мистериальному культу была связана с инициацией, и каждое инициатическое течение сосредотачивалось только на одном мифе, а часто и на одном божестве, также отодвигая других божеств пантеона на второй план.

К этим двум живым религиозным ветвям можно добавить еще две, умозрительные. Первая — поэтическая мифология, известная нам из произведений Гомера или Гесиода. Вот в ней действительно фигурирует множество богов, имеющих свою генеалогию и историю взаимоотношений. Однако эта мифология не обладала каноническим статусом и не была связана с конкретными религиозными культами, пытаясь объединить их все в умозрительном единстве.

Вторая ветвь — философская, связанная с платонической традицией, и она к политеизму относилась с некоторым презрением. Даже когда на публику платоники признавали существование официальных богов, внутри своей школы они проповедовали единичность Блага, Перводвигателя, то есть множественные мифологические боги не относились к настоящей теологии.

Римская мифология, по словам Йорга Рюпке, не имела даже такой устойчивой структуры и иерархии богов, которая благодаря Гомеру была у греческой. Поклонение тем или иным богам, возведение в Городе их храмов зависело главным образом от готовности их последователей вкладывать ресурсы в распространение своего культа.

Рюпке называет римскую религию «абсорбционной». Каждое сообщество имело право ставить алтари в честь своего бога, но для этого магистрат должен был заключить с ним своего рода соглашение, включив в официальный календарь и предоставив его служителям официальный статус (иногда, кстати, и официальные профессии и денежное обеспечение). Так, дендрофоры — служители культа Кибелы — также исполняли в городах обязанности пожарных.

С другой стороны, римское приватное и публичное пространство было насыщено сверхъестественными существами, отвечавшими за разнообразные объекты, — пенаты, лары и другие. У них не было антропоморфных или зооморфных образов, часто даже имен и пола. Но это формировало общее ощущение сакральности пространства и наличия соответствия каждой вещи в сакральном мире, которое существовало в период премодерна и не касалось политеизма в общеупотребительном значении.

Богокрадство и теодипломатия

Специфика отношения к сакральному в мире, где боги признавались реальными участниками общественной жизни, приводила к феноменам, для современного человека непонятным и удивительным, например, похищению или переманиванию божеств.

Римляне неоднократно обращались к подобной тактике в своей политике и военной дипломатии. Например, когда в 204 году до н. э. Рим в очередной раз вел войну с Карфагеном, римляне обратились за помощью к Пергамской богине Кибеле. Ее престол привезли в Рим из Пергама, торжественно установили 9 апреля на Палатинском холме. Уже вскоре непобедимого Ганнибала отозвали с его войском в Африку, где в битве при Заме римляне разбили его. Отдавая почести Публию Корнелию Сципиону, римляне отдали их и богине, учредив в честь ее прибытия в город апрельский праздник Мегалезии.

Более известный праздник Сатурналии тоже начали отмечать во времена Пунических войн, но тут Рим поступил еще хитрее. По мнению некоторых историков, этот праздник был призван вызвать благосклонность верховного Бога карфагенян Баал-Хаммона, которого за кровавость культа римляне сравнивали со своим Сатурном. Культ предполагал кровавые жертвы и гладиаторские игры, а поводом установить хорошие отношения с карфагенским богом стало сокрушительное поражение римлян от его войска при Тразименском озере в 217 году до н. э.

Практика присвоения богов известна не только Риму, она неоднократно упоминается в Библии. В частности, царь Соломон — верный и несравненно мудрый приверженец монотеистического культа в молодости, стал намного лояльнее к чужеземным богам, вступив в династические браки с представительницами других государств (1 Цар.11:1-10). 1-я Книга Царей рассказывает, что Соломон построил жертвенники для чужеземных богов на холме напротив Иерусалима, маркируя холм как важную с точки зрения сакральной географии локацию, где расположены признанные официальной властью культовые сооружения. Следует также отметить, что Соломон располагал алтари в честь других богов не на том же холме, где находился Храм Бога Израилева, очевидно, пытаясь избежать конфликтов между культами.

Библия также приводит примеры похищения материальных символов божественного присутствия. Например, чтобы переманить на свою сторону еврейского Бога, филистимляне во время войны взяли в плен Ковчег Завета и разместили его в храме Дагона (1 Сам. 5:1-2). Еще раньше произошла известная история, когда жена патриарха Якова Рахиль украла у своего отца фигурки его богов, уезжая из дома (Быт. 31:19). То есть и в ближневосточном обществе идея обращения к чужим богам не была чем-то абсурдным, а скорее осуждалась из-за необходимости соблюдать завет со своим Богом.

На этих примерах мы можем увидеть, что нередко не политеизм эволюционирует в монотеизм, а монотеистические культы сливаются в политеистическую официальную систему вследствие объединения их последователей в единое общество. При этом у каждого культа остается собственная гильдия служителей, отвечающих именно за отправление этого культа, а не всех сразу.

Два типа присоединения сообществ

Итак, разделение религиозности на монотеизм и политеизм — скорее теологический конструкт, призванный продемонстрировать отличие христианства и языческих религий. Говорить об эволюции политеизма в монотеизм сложно, как и в целом об эволюции человеческого общества, поскольку эволюционизм требует телеологического взгляда на общественные процессы, закономерно движущиеся в направлении некоей определенной цели. Царство Божье, Страшный Суд, Диктатура Пролетариата или Тысячелетний Рейх — кто сейчас возьмется определить цель исторического процесса?

В качестве рабочего обобщения можно определить тренд на включение отдельных религиозных течений в политеистический пантеон вследствие разрастания и экспансии централизованного государства как свидетельство полноты прав сообщества, исповедующего это религиозное течение. Если в библейском пересказе это упоминается лишь мимоходом, то в более подкрепленной источниками римской истории этот процесс инкорпорации богов в единый пантеон представлен четче.

Инкорпорация восточных божеств в римскую религию и становление общеэллинской мифологии из религиозных культов отдельных полисов — проявление инклюзивной или абсорбционной религиозности. Они были ответами на процессы централизации, включения новых регионов и сообществ в единое пространство. В то же время эксклюзивистский монотеизм, не принимавший в официальный культ других богов, сопровождал развитие через экспансию, когда не присоединенные сообщества включались в доминирующее, а правила доминирующего сообщества распространялись на жизнь присоединенных.

Античный политеизм функционально представляет собой несекулярный и неприватизированный аналог свободы вероисповедания. Ведь модерная свобода совести точно так же предусматривает наличие в одном обществе разных религиозных практик, только не в общественном измерении, а в приватном. Античное же государство, напротив, было религиозным, религия была в нем важным государственным институтом. Так что представительство божества, почитаемого тем или иным сообществом, было логичным, как сегодня посольство или дом культуры национального меньшинства.

Таким образом, государство давало право всем гражданам сохранять свою идентичность и отправлять привычный культ. Пантеон же получал нового патрона, что в условиях постоянных войн было для государства не лишним. Конфликты возникали только в случаях, когда новые граждане или покоренные народы не хотели отправлять государственный культ наряду с собственным, что становилось поводом для обвинений в нелояльности к государству и дальнейшим гонениям. Это ощутили на себе христиане и иудеи.

Урбан-лікнеп: Habitat